Ремонт человеков

Ткаченко Катя

И Майя, услышав это, очень расстроилась.

— Мне надо в Иерусалим, — сказала она.

— Это опасно, — сказал Миша, загружая наши сумки в свой микроавтобусик, — это сейчас очень опасно, не до экскурсий.

— Мне надо помолиться, — вдруг очень тихо сказала Майя.

Я догадывалась, за кого ей надо было помолиться, хотя эти ее слова меня удивили. Она была слишком красива для того, чтобы молиться, хотя на ее теле и были белые пятна, она была очень красива: такие женщины

не молятся.

Но я догадывалась, за кого она хочет просить бога.

Левая комната в моей голове была абсолютно пуста, я представления не имела о том, чем сейчас занят мой муж — скорее всего, расстояние для кубика Седого было слишком велико и он просто не ловил то, что передавал кубик № 2, тот самый, что я совсем недавно вживила в грудь своего мужа.

Я не знала, чем он занят, но я догадывалась.

Он был с Н. А. и Н. А. было плохо.

Майя так и не сказала, в чем дело, но я поняла, что дело плохо.

Я учуяла это, унюхала, почувствовала всем своим женским нутром. Точнее — бабским. Бабьим. Мое бабье нутро взвыло и почуяло, что с Н. А. все намного серьезнее, чем просто рядовой визит в больницу.

И поэтому Майя хотела помолиться за него, а если и имеет смысл где–то и за кого–то молиться, то только в Иерусалиме, потому что именно в Иерусалиме — дом бога.

Для тех, кто в него верит.

Я не верю в бога и никогда не верила, но когда я оказалась в Иерусалиме, то со мной тоже что–то произошло.

Небо надвинулось на меня, и я почувствовала, как по спине пробегают мурашки.

И поняла, что могла бы поверить, но для этого что–то должно произойти.

Может быть, это уже произошло, ведь вскоре после той нашей с мужем поездки я и поняла, что он хочет меня убить.

Где–то через год или чуть больше.

Скажем, полтора.

Через полтора года после пребывания в Иерусалиме, в котором в этот раз мне не побывать.

Мы проезжаем мимо поворота на Тель — Авив и сворачиваем налево. На трассу, что ведет в Иерусалим.

Я все думаю о том, для чего Он создал нас, если не для услады или не только для услады.

Майя смотрит в окно, а Миша говорит о том. что для нас забронирован номер в прекрасном отеле, «Ход». Знаете такой?

— Нет, — отвечаю я, за окном искусственно засаженные зеленью палестинские холмы.

Или израильские.

Искусственно засаженные зеленью израильские холмы, на которых то тут, то там разбросаны белые домики.

И уже жарко, хотя в машине работает кондиционер.

Градусов двадцать восемь, и с каждым днем будет все жарче и жарче.

— Мне все равно надо в Иерусалим, — опять говорит Майя и я слышу упрямство в ее голосе.

— Это невозможно, — отвечает Миша, — я обещал.

— Это

надо! — твердо говорит Майя и я вдруг понимаю, что Миша послушается.

— Завтра четверг, — говорю я Мише, — может, это не так и опасно?

— Четверг, — говорит Миша, — четверг…

— Четверг — не пятница, — говорю я, — вот в пятницу было бы нельзя…

— Хорошо, — говорит Миша, — вы обе поедете?

— Нет, — говорит Майя, — я поеду одна.

Я понимаю, что спорить бесполезно, Майя сказала, что поедет одна, а я не хочу ссориться с Майей.

Я хочу, чтобы она меня полюбила.

Не знаю, почему, но мне этого хочется.

Он создал нас из мужского ребра, для чего мы им нужны.

И почему из ребра?

Может быть ребро тут надо понимать как сердце?

Хотя тогда все становится еще более странным, потому что с недавних пор я не верю в их сердце, оно эгоистично, оно жестоко, оно грубо.

Но для чего–то мы им нужны.

Мы едем уже около часа, скоро будет свороток на Иерусалим, но мы сейчас туда не поедем, мы минуем этот странный город, который так потряс меня в тот раз. Мы стояли с мужем и смотрели на него с самого верха, со смотровой площадки, за которой — лишь обоженные склоны какой–то горы с притулившимися на них зданиями, да потом лишь белесое и голубоватое небо. А под нами были и городские стены, и золотой купол одной мечети и черный — другой, и стена плача, и уже вдалеке можно было разглядеть крест, венчающий храм Гроба Господня.

Куда завтра и собиралась Майя, помолиться за Н. А.

Хотя об этом она мне не сказала ни слова.

Она сидела рядом, смотрела в окно, мы ехали мимо придорожных городков и поселков, через постоянные армейские патрули, небо смеркалось, скоро станет темно, а нам надо было успеть приехать засветло.

Но мы успевали — стемнеет где–то через час, не раньше, сказал нам Миша.

Я думала о том, отчего так Майя привязана к Н. А., если он ей даже не родной отец.

Я знаю, отчего я так привязана к мужу. Я его люблю, пусть даже он оказался совсем не тем, каким я его воспринимала все эти годы.

Хотя это еще не факт, может быть, это тоже иллюзия, как иллюзия и то, что он хочет меня убить. Я уже устала думать об этом, я просто устала и если чего мне и хочется, так на какое–то время забыть обо всем.

И просто побыть с Майей, рядом, изо дня в день.

Смотреть в ее зеленые глаза и чувствовать теплоту ее тела.

Я еще не знаю, как все это произойдет, но это произойдет. Если не сегодня, то завтра или послезавтра.

Потому что если мы им даны для услады, то у нас тоже что–то должно быть для услады.