Ренегат
Шрифт:
До груды камней остаются считанные шаги. Глубоко дышу, быстрее работаю ногами, а сердце учащенно стучит. Короткое воспоминание вспыхивает в скудной памяти, и я припомнив, где видела шар, с жутким трепетом опасаюсь того, что вот-вот необратимо случится.
Вытянув руки, ныряю в узкое пространство между камней и, опрометью примостившись, надеваю капюшон. Яркая, мощнейшая вспышка света ослепляет, я закрываю лицо ладонями, забыв для пущей безопасности засунуть руки в рукава. Вдруг, на малую долю секунды, становится невыносимо жарко, будто кто-то включил мгновенно накаляющую воздух лампу, и кожа на открытых участках тела будто пылает, а одежда пропитывается обильно выделяющимся потом. Еще немного и я зажарюсь, как белка, послужившая мне обедом.
Разрезающий
Понимая, что залечить ожоги нет возможности и средств, закрываю глаза — словно набухшая голова разрывается, сердце неукротимо продолжает биться о ребра. Нужно хоть ненадолго уснуть, чтобы позабыться от сводящей с сума боли. Это самое верное решения, ибо выходить из защитного убежища еще слишком рано и опасно. Вдруг последуют новые, сжигающие все, свечения? Нет, лучше подожду до утра.
Глава 13. Жатва
Года два назад, всего-навсего единожды, показывали новое смертоносное оружие, еще не применяемое тогда, но оно всех жутко напугало. Это были черные металлические свето- и огненные шарики. Открывшись, они взрываются, испепеляя все в радиусе до двух километров. Именно такая световая бомба взорвалась вчера.
Кое-как сжимаю руки в кулаки — большущие волдыри лопаются, глубокий ожог жжет, и я едва не плачу. За ночь у меня получилось уснуть лишь дважды и всего на пару минут. Но, к счастью, уже светает, новых взрывов не было, а я все еще боюсь выходить. Предполагаю, что единственная вспышка света сожгла все вокруг, и я не уверена, хочу ли видеть многочисленные горки пепла оставшиеся не только от деревьев, животных, а и от ребят. Но сидеть под горой камней больше невыносимо. Мне необходимо найти воду и промыть раны, а еще что-то, что поможет снять боль, если это возможно. Собравшись с последними силами, выбираюсь наружу.
Став твердо на ноги, первым делом рассматриваю обгорелые места и едва не теряю сознание — кожа рук покрыта ужасным красным рубцами, враз набухшие желваки лопаются, как передутые мыльные пузыри. Как же мне недостает быстро заживляющей мази Люка, ведь благодаря ей мое лицо зажило за ночь и крохотного шрама не осталось.
Сквозь пальцы смотрю на устеленную толстым слоем пепла землю. Травы и листьев тут, словно никогда не было. Все серое, и в воздухе витают облака пепла. Подняв голову, вижу обугленные стволы деревьев, а ведь обгорелые, безлиственные осыпающиеся пепельной крошкой сучья, когда-то были ветками. Из-за непродолжительной вспышки света выгорел огромный кусок леса. Хорошо, что меня заслонили камни, иначе бы зажарилась.
Примерно в километре отсюда, зеленеет нечто высокое. Наверно, это кроны уцелевших деревьев, может быть, среди них я найду воду. Кажется, у меня обезвоживание: нешуточно мучает невыносимая жажда, губы обсохли настолько, что потрескались. Больше всего мне хочется пить и не ощущать боли.
Вздымается легкий ветерок, поднимая клубы удушливой персти ввысь. Совершенно не имею сил идти, стараюсь не свалиться с ног. Солнце поднимается все выше, прогревая загрязненный воздух, но даже для такой ранней поры температура слишком высокая.
С трудом добиравшись до зеленой рощи, решаю поохотиться. Не знаю, удачно ли это у меня выйдет, ведь, чтобы выстрелить, нужно нажать на курок, а пальцы безболезненно не сгибаются. Вопреки логичным сомнениям и здравой предосторожности, заседаю в кустах и терпеливо выжидаю, и через минут пятнадцать замечаю крадущуюся лису. Удивительно, что, несмотря на многочисленные ловушки, она все еще жива. Прицеливаюсь. Я почти не вижу рыжеватое
Быстро разделав вожделенную добычу, развожу костер. Из-за выделяющего дополнительное тепло пламени ожоги саднят еще сильнее, поэтому оперативно нанизываю тушу на заранее заточенную ножом ветку, оставляю ее над огнем и отхожу в сторону. В такую трагическую западню я еще никогда не попадала. Разве что, когда была маленькой, залезла на вершок хилой яблони и совершенно внезапно поднялась буря. Боясь упасть, я вцепилась в тонкий ствол и сетовала, как обезумевшая, думая, что застряла там на всю жизнь. Но отец вовремя меня нашел и спустил на твердую землю. Это давнее приключение ничто не значит, по сравнению с тем, что я переживаю сейчас.
Отметив, что мясо хорошо прожарилось, снимаю его с огня. Я настолько голодна, что, не раздумывая, набрасываюсь на пищу. Отламываю бедрышко, подношу его к губам и слышу подозрительный шорох. Кто-то находится рядом и умело прячется! Схватив ружье, вскакиваю и прицеливаюсь. За трепещущими листиками проскакивает рыжее пятно. Может быть, это просто подбежала крупная белка, и я зря всполошилась? Продолжая держать оружие наготове, слушаю треск веток — если крадется животное, то весьма крупное.
Вдруг острая, колющая боль пронзает правое колено. На черной и грязной штанине сидит огромный, размером в пол мизинца, толстый красный муравей. Поспешно стряхиваю его. А, когда он ползет по листьям, пристально его рассматриваю. Нет, только их здесь и не хватало! — пролетает у меня в голове. Передо мной топчется огненный муравей-трупоед. Огненным его прозвали из-за красного окраса, а трупоедом из-за того, что он ест плоть умерших животных. Но не одними останками эти крайне опасные огненные муравьи лакомятся. Были ужасные времена, когда в Котле их развелось особенно много. Тогда люди еще держали скот, животные стали резко подыхать. Их трупы вывозили в специальную яму, выкопанную в самой отдаленной части департамента, где никто никогда не жил. Дохлые туши засыпали землей, но это муравьев не останавливало — учуяв поживу, они сверлили тоннели и пробирались к разлагающейся плоти. Здорово увеличившись в размерах, они стали нападать на людей. Однажды они набросились на маленькую девочку, пока подоспела помощь — не прошло и трех минут — стая муравьев объела ее тело до кости. После, от них стали избавляться, выжигая муравейники, и, распрыскивая яды. Повторно заострившееся внутреннее чутье подсказывает мне, что огненные муравьи здесь не случайно.
Нещадно раздавив укусившего меня насекомого, снова прислушиваюсь. Кто-то здесь лазит, как скрывающийся шпион, и не высовывается. Шорох исчез — повисшая тишина кажется устрашающей. Медленно поворачиваюсь к трещащему костру и вижу, доедающую мой обед, рыжеволосую девушку. Я готова пристрелить ее на месте, но все мои силы ушли, чтобы нажать на курок, когда охотилась на съеденную ею лису. Я опускаю винтовку — мы же из одной Семьи.
— Прости, — искренне улыбается Мередиан, — не удержалась. Двое суток ничего не ела. Думала, что умру с голоду, как бы странно это не звучало. А тут такой манящий запах…
— Все нормально. Угощайся. — отвечаю я, как можно приветственнее улыбнувшись в ответ. Несмотря на то, что она здорово меня встревожила, я рада ее видеть.
— Я не все слопала. — оправдывается девушка, протягивая мне лисиное бедрышко. Вероятнее всего то, которое я бы уже давно бездумно поглотила, если бы она меня не отвлекла.
Удобно разместившись, для пущей безопасности кладу винтовку подле себя и без всякого любопытства рассматриваю поцарапанное и грязное лицо Мередиан и одежду, прожженную горящими каплями смоли дырках — моя выглядит не лучше. Остаток совместного обеда минует в наэлектризованном молчании, пока я не замечаю малопроявленное отвращение Мередиан — она ошеломленно косится на мои руки.