Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота
Шрифт:
Канонические Евангелия обходят молчанием вопрос о „связи“ Марии Магдалины и Иисуса Христа, чего нельзя сказать о Евангелиях апокрифических. Так, в Евангелии от Филиппа: можно прочесть следующие строки: „Спутница Сына — это Мария Магдалина. Господь любил Марию более всех учеников, и он часто лобзал ее уста. Остальные ученики, видя его, а любящим Марию, сказали ему: Почему ты любишь ее более всех нас? Спаситель ответил им, он сказал им: Почему не люблю я вас, как ее?“. Но при этом необходимо помнить, что Евангелие от Филиппа — это гностический текст, наполненный символическим смыслом. В этом же тексте, например, можно найти пространное рассуждение о брачном чертоге, которое тем не менее никоим образом не связано с Иисусом. Однако, как бы там ни было, в этом тексте содержится точное указание: рядом с Иисусом всегда были три женщины — мать, сестра и Магдалина. [174]
174
См.: Pierre Cr'epon. Les 'Evanglies apocryphes, Paris, Retz, 1983.
Все это не более чем гипотезы, что, впрочем, не мешает некоторым использовать их ради того, чтобы явить миру новые доказательства в пользу брака Марии и Иисуса. Более того, порой нас пытаются убедить в том, что эти доказательства основаны на подлинных исторических свидетельствах, обнаруженных неким волшебным образом. Как правило, при
Но ситуация еще более усложняется, когда на свет появляется сплав легенд: рассказ о Магдалине переплетается с другой историей, рассказанной хронистом меровингских времен Фредегаром. Следует отметить, что другой хронист той же эпохи, Григорий Лурский, ни разу не ссылается на эту легенду, видимо считая ее нелепой. Речь идет о мифическом (и, безусловно, божественном) происхождении „длинноволосых королей“ Меровингов, владевших искусством магии столь же хорошо, как и военным ремеслом. Впрочем, в первобытных обществах любая война была связана с магией: обучая воинов обращению с оружием, их обучали и магическим приемам, при помощи которых можно было нанести противнику наибольший ущерб. Но вернемся к легенде, изложенной Фредегаром. У основателя династии Меровея (о реальном существовании которого нет ни единого доказательства!) было два отца. Дело в том, что его мать, уже будучи беременной от франкского короля Клодио Длинноволосого, во время купания в море была похищена таинственным существом, которое Фредегар описывает как „Neptuni Quinotori similes“, что, соответственно, заставляет нас вспомнить о знаменитом животном из греческой мифологии. Морской монстр соблазнил ее — таким образом, королева родила сына, знаменитого Меровея, будучи „дважды оплодотворенной“. Иными словами, в Меровее смешались две крови, франкского короля и фантастического (и, разумеется, божественного) чудовища, живущего „по ту сторону моря“. Подобный сюжет далеко не оригинален: герой, появившийся на свет в результате двух зачатий, — не столь уж и редкая тема в кельтской мифологии. [175] Вполне возможно, что псевдо-Фредегар воспользовался какой-либо из древних легенд, оставшихся в наследство от германцев и кельтов. Так или иначе, рождению великих людей всегда предшествовало неординарное, сверхъестественное зачатие. Ромул был сыном весталки и бога Марса. Герой ирландского эпоса Кухулин, происходивший от двух отцов, дважды рождался, как и великий бард Талиесин, бывший до второго рождения Гвионом Бахом, вызвавшим на себя гнев Каридвен. Следы мифа о „двойном зачатии“ можно обнаружить даже в ветхозаветной истории: как мы помним, Моисей, отданный на волю волн Нила, был найден дочерью фараона… Практически каждый знатный род стремился заполучить в свою родословную какого-нибудь мифического предка. Так, Юлий Цезарь распространял легенду о том, что основателем его рода был Асканий Юл, сын Энея (матерью последнего была сама Венера); именно поэтому потомок Цезаря Август побуждал Вергилия написать „Энеиду“, которая восславила бы Рим — а заодно и императорскую семью рода Юлиев. В список „охотников за мифологическими родословными“ можно внести как Плантагенетов, ведущих свой род от феи, так и потомков Мелюзины Лузиньянов.
175
J. Markale. 'Epop'ee celtique d’Irlande, 2 'ed., Paris, Payot, 1978; J. Markale. 'Epop'ee celtique en Bretagne. 3 'ed., Paris, Payot, 1985.
Но вернемся к Марии Магдалине, а заодно и „делу Ренн-ле-Шато“. В недавнем прошлом некоторые авторы сочли нужным смешать рассказ о зачатии Меровея с легендой о Марии из Магдалы, которая была супругой Иисуса Христа и матерью нескольких детей. Из получившегося „сплава“ мы узнаем, что пресловутый морской монстр, оказывается, не что иное, как олицетворение человека, пришедшего „с другого берега моря“, потомка божественного рода. О нет, это не Иисус, как вы, возможно, подумали, — это всего лишь сын Иисуса и Марии из Магдалы, и это дает право утверждать, что меровингские короли ведут свой род от потомков Иисуса. Да… „длинноволосые короли“ преображаются на глазах — они становятся „божественными королями“! Вся эта басня была сочинена в угоду тем, кто утверждает, что на свете еще существуют законные потомки Дагоберта II, убитого приблизительно в 678 году по наущению Пипина д’Эристаля, основателя капетингской династии. Факт участия в этом деле майордома бесспорный, его не может опровергнуть даже тот факт, что впоследствии власть вернулась к Меровингам младшей ветви: власть эта была иллюзорной, поскольку рычаги управления были в руках Пипинидов. Время правления „ленивых королей“ по-прежнему остается малоизученным периодом в истории, что неминуемо порождает всякого рода домыслы. А от домысла, к сожалению, всего один шаг до вымысла.
Вымысел в нашей истории начинается с женитьбы Дагоберта II на Гизеле из Редэ, дочери вестготского короля. В момент убийства Дагоберта II его сын Сигиберт IV был спасен и привезен его сестрой Ирминией в Разе, которым владел его дед Вера, граф Редэ. У Сигиберта IV были потомки, ставшие своего рода тайной меровингской династией, ведущей род от прямого потомка Меровея; „пылкие отпрыски“ этой династии существуют и в наше время, по крайней мере, в некоторых эзотерических кругах.
Несчастье лишь в том, что ни в одном историческом источнике нет ни единого упоминания о браке Дагоберта II и Гизелы из Редэ… Более того, в момент гибели Дагоберта II его сыну (чье существование еще следует доказать!) было от силы три года, а его сестре Ирминии, которая привезла Сигиберта в Разе, едва исполнилось четыре», подумать только, какие скороспелые дети в этом семействе! Воистину волшебство, — не иначе как кровь франков действительно смешалась с божественной Христовой кровью! Те же сомнения возникают и насчет Беры, графа Разе: ни один из документов не упоминает его имени; к тому же известно, что первым графом Разе был Гильом Желлонский — он же святой Вильгельм Желлонский, он же Гильом Оранжский, в 781 году получивший титул графа из рук Карла Великого. Однако нас настойчиво уверяют в том, что существуют документы, подтверждающие существование прямых потомков Меровингов: «Документы, позволяющие установить истину, вероятно, были среди тех манускриптов, которые нашел в Ренн-ле-Шато аббат Соньер. Один из них, как известно, был подписан Бланкой Кастильской и являл собой доказательство существования меровингского рода, продолжившегося благодаря Сигиберту IV». [176] Но, увы, «документы аббата Соньера никто никогда не видел. Почему их так и не предъявили публике, несмотря на то, что их содержание уже давно известно?» [177] Вопрос уместен. Но ответа можно ждать вечность.
176
Richard Bordes. Les M`erovingiens `a Rennes-le-Ch^ateau, p. 15.
177
Richard Bordes. Les M`erovingiens `a Rennes-le-Ch^ateau, p. 27.
Надеяться
Во всем этом пестром полотне вымысла, искусно сотканном талантливыми авторами, не преминувшими вплести в него и рассказ о «знаменитой расе», которая пришла из иных земель, все же есть достоверные, неопровержимые факты. Одним из них является существование церкви Святой Магдалины в Ренн-ле-Шато, необычного храма, главная роль в котором отведена Марии из Магдалы. И это для нас важнее всего.
Глава IV
«АРКАДСКИЕ ПАСТУХИ»
Вряд ли у кого-либо может возникнуть сомнение в том, что уединенная могила, спрятанная с тени деревьев неподалеку от дороги, ведущей в Арк, появилась в округе Пейроль случайно. Ее точное подобие мы можем увидеть на полотне Никола Пуссена «Аркадские пастухи», однако доподлинно известно то, что надгробие в Арк не могло служить моделью художнику: в XVII веке его еще не существовало, гробница появилась на свет гораздо позже картины французского живописца. Правда, этот документально подтвержденный факт еще не дает ответа на вопрос, каким образом Пуссену удалось изобразить пейзаж, в точности повторяющий окрестности Арк… Еще одна загадка и без того загадочного края Разе, не дающая покоя умам и вызывающая горячую полемику.
Гробницу нельзя назвать древней: она появилась во времена Соньера при обстоятельствах, лишенных какой-либо таинственности. В 1883 году земли, на которых ныне находится памятник, скупил внук одного промышленника; в 1903 году он решил построить на них гробницу, выбрав для этого дела небольшой холм, расположенный в пятидесяти метрах от дороги в Арк. По его замыслу, в этом месте должны были покоиться члены его многочисленной семьи, и, чтобы осуществить свой проект, он обратился за помощью к местному каменщику, господину Буррелю из Ренн-ле-Бен. Но в 1921 году почтенные родственники внука промышленника, уже успевшие занять места в склепе, было потревожены: их переместили в склеп на кладбище в Лиму, а чуть позже само владение было продано другому промышленнику, американцу г. Лоуренсу. Гробница осталась нетронутой (то есть ее никто не занял) и пребывает в том же состоянии и поныне. Ее и сейчас можно увидеть в куще деревьев на холме, у самого края обрыва, рядом с маленьким мостиком, перекинутым через пересохшее русло источника. И если в этих местах окажется тот, кто знаком с картиной Пуссена, он без труда узнает пейзаж, открывающийся позади гробницы.
Все это заставляет задуматься. Вне всякого сомнения, заказчик этой гробницы знал о произведении художника. Он бы не выбрал это место и не стал бы копировать монумент, порожденный фантазией Пуссена, если бы не видел оригинала. Но с какой целью это было сделано? Никто так и не узнал, каковы были истинные намерения владельца гробницы: когда на сходство этих «произведений» обратили внимание, их создатели уже давно покоились в могилах. Разгадка тайны, очевидно, покинула мир вместе с ними.
Конечно, можно предположить, что Пуссен, вдохновленный видами в окрестностях Арк, не придумал ничего лучше, как увековечить на полотне понравившийся ему пейзаж. Но это не так. Никола Пуссен, родившийся в Лез-Андели, слишком рано покинул Францию: он работал в Италии, где и скончался. «То, что Пуссен, живший во Франции всего лишь два года (с 17 декабря 1640 года по 25 сентября 1642 года), мог покинуть Париж и целых три месяца трудиться над картиной в Корбьерах, кажется маловероятным. Если бы Пуссен посещал этот край, об этом остались бы свидетельства… Более того, можно с уверенностью утверждать, что художник не мог вырваться из Парижа, поскольку при дворе на него была возложена официальная миссия. Он был буквально завален работой». [178] «Аркадские пастухи», представленные в Лувре, не единственная картина французского живописца, написанная на эту тему. Существует и другое полотно, более ранняя работа Пуссена, в течение двух веков хранившаяся в галерее герцогов Девонширских, в Англии. К слову сказать. Пуссен был не первым художником, воплотившим подобный сюжет в художественную форму: стоит напомнить о картине Джованни Гверчино, написанной в 1618 году, — вполне возможно, что Пуссен был вдохновлен именно ею. Общим для этих трех картин является изображение пастухов, читающих надпись на могильном камне: «Et in Arcadia ego». Загадочная фраза (ее можно перевести двояко: «И вот я в Аркадии» либо «И я бывал в Аркадии») привлекала внимание толкователей не меньше, чем герои картины, — казалось, каждая деталь в этих произведениях наполнена символическим смыслом. На картине Гверчино, фоном которой служит скалистый пейзаж, два пастуха, опираясь на посохи, разглядывают надгробие, на котором покоится череп (в нем можно увидеть пробоину, что вновь отсылает нас к древнему германскому ритуалу — пробитый череп не давал покойному возможности «вернуться»). На полотне Пуссена, хранящемся в Англии, изображены три пастуха, один из которых сидит в усталой позе, а два других взирают на гробницу с каким-то испугом. Пастушка по левую руку от них тоже рассматривает гробницу, но почти безучастно.
178
Ren'e Descadeillas. Mythologie du tr'esor de Rennes. p. 141–142.
Наибольший интерес представляет третья картина, хранящаяся в Лувре. Это полотно считается совершенным образцом композиционной соразмерности: правило «золотого сечения», это знаменитое соотношение 1,618, [179] соблюдено Пуссеном полностью, все скомпоновано так, чтобы сделать надпись фиктивным, но абсолютным композиционным центром. Три пастуха и пастушка окружили могильный камень. Пастух, находящийся слева, опершись на посох, прислонился к надгробному камню; его лицо полно любопытства. Его напарник, опустившись на левое колено, ведет по надписи указательным пальцем, словно читая ее. Третий пастух находится справа от гробницы. Наполовину склонившись и опираясь на посох, он указывает левой рукой на надпись, но голова его вопросительно повернута к пастушке. Та, положив руку на пояс, стоит слегка опустив голову; по выражению ее лица можно догадаться, что она знает значение надписи, которое неведомо ее товарищам. Таинственный пейзаж на заднем плане — гребни гор в голубом небе; в просветах между ветвями деревьев видны сгустившиеся облака, подсвеченные красным заревом, какое можно наблюдать перед закатом солнца.
179
Полотно Пуссена полностью соответствует правилу «золотого сечения», то есть его композиция выстроена соразмерно тому, что Пифагор назвал «божественной пропорцией» (деление в крайнем и среднем отношении, равное числу 1,618003399…). Еще в античные времена было замечено, что это число можно получить из соотношения отрезков между первой и второй и между второй и третьей фалангами пальца: пуп разделяет человеческое тело в той же пропорции. Золотому сечению, результату точного математического подсчета, всегда придавались сакральные и даже магические свойства.