Репетитор
Шрифт:
И она запела, смеясь, но уже и плача: "Как бы мне, осине, к апельсину перебраться?! Я б тогда не стала гнуться и качаться!"
– Катя, ну не кривляйся… не надо!
– просил он.
– Вот примерно такая я артистка! Так себе, да?
– она перевела дух, потом округлила глаза и сунула пальчик в рот, с тем самым выражением, с каким просила угостить ее в баре.
– Жень, а по правде, ну совсем кроме шуток: нельзя так сделать, чтобы, кроме твоей бабули, никому не показываться?
– Не понял… Здесь или там? Там даже Константин
– Ну ладно, пусть. Но бабуленькин голос - он главный? Заступится она или нет?! Только не финти!
– Да за что заступаться? Она же сама этого не знает, пока ты тянешь с показом!… Я ж предупреждал, Катя: это не моя компетенция…
Катя грустно шмыгнула носом:
– Понятно… Юный мичуринец притомился: возни с этой осиной многовато… Кофе хочешь аэрофлотское?
Он покачал головой. Кончилась одна сторона пластинки; он хотел спросить, надо ли перевернуть, но обнаружил, что Кати нет в помещении.
Она брела к морю.
Было темно, в Доме имени Неждановой наверняка уже был отбой.
Катя сидела в луче своего прожектора на борту той самой лодки, из которой выдворяла когда-то Женю суровым распоряжением в мегафон… Теперь он приблизился и был не менее суров, чем она тогда:
– Я все понял, Катя. По крайней мере понял свою роль при тебе. Я - средство доставки.
– Чего-чего? Ой, ты, главное, не придумывай лишнего, и так все трудно… Вот хочешь правду, если на то пошло? Всю-всю? И даже про того матроса? Да, он был мой жених… наврала я…
– Не надо, - перебил он непреклонно.
– Главное, чтоб ты сама различала, что - правда, что - нет…
– Жень, я знаю одно: ты мне пристегнул крылышки! Не обидно тебе, если они обратно отвалятся?
– Да какие, к черту, крылышки! Созналась же ты, проговорилась, что театр, актерство - совсем не твоя страсть…
– Ну и что? Ну если и так? А в Москву я хочу!
– Ха! Вот это я и понял, Катя. Что ты стремишься туда, как все три сестры у Чехова! А я - средство доставки! Ишак такой… который везет тебя в столицу, на карнавал, на фиесту… К странной жизни, где право на образование как-то сливается у тебя с правом на отдых, а права на труд нет совсем! Это призрачная жизнь, Катя, опереточная, я не знаю такой… и я не повезу тебя туда, извини.
Она плакала:
– Что ж ты за человек?! Его целуют, ему - про любовь, а он - про Конституцию: право на труд… право на отдых… Женечка, миленький, я почему в Москву-то хочу? Может, потому, дурачок, что в ней - ты! Ты ведь мне теперь кто? Ты мой Константин Сергеевич… мой Владимир Иванович… мой Ален Делон, мой Олег Меньшиков… да что там! Ты - мой президент, если на то пошло… - и вдруг она припала губами к его руке.
Ему это показалось грубым наигрышем, театром дурного вкуса.
– Брось, Катя: медузы, наверно, и те смеются…
– Сам ты медуза!
– Возможно. А
Катя глянула и ахнула. В домике что-то явно полыхало. Еще не сам он, но в нем.
– Свечи, свечи же мы не задули!… А там занавеска…
Бежали оба, но Катя, конечно, быстрее. Ветер свистел в ушах! Скорей, скорей… Вода в ведре, слава богу, есть… еще в умывальнике… Добежала, сразмаху выплеснула всю наличную воду из ведра на уже набиравший силу пожар… Когда Женя доковылял к ней, она топтала сорванную шипящую занавеску - и хохотала! Так хохотала, словно ничего смешнее сроду не видывала за свою 18-летнюю жизнь…
Любителю точных фактов сообщаю (с какими чувствами, каким тоном - другой вопрос!), что в ту ночь они все-таки были близки, наконец. Только это не смогло ни решить, ни снять никаких проблем… Разве что, наоборот, добавить.
25.
Бильярдная. Здесь Замятина довольно успешно обыгрывала в "американку" молчаливого партнера. Вошел другой ее партнер - по преферансу, седовласый и румяный, с зубочисткой во рту.
– Почтеннейшая, а ужин-то, ужин?
– А ужин рекомендуется отдать врагу…
– Нет, я отведал. Кстати, не знаете, почему сегодня так вкусно? Приехал туз из Министерства культуры или секретарь СТД? "Своячка" в среднюю, Ксения Львовна!
– закричал он.
– В среднюю!
– Нет, я - в уголок…
После результативного ее удара этот пожилой жизнелюбец сообщил:
– Там на столе, между прочим, записочка вам.
– Да? Благодарю. Мы уж скоро…
– А я принести могу, все равно бездельничаю. Поухаживать за царицей своей молодости - ничего нет слаще…
– Вот-вот, льстить мне прошу как можно грубей! Кстати, милый флигель-адъютант, не видели вы там Женю моего?
– Никак нет, Ваше величество. И за обедом его не было…
– Да я знаю, где он! Только не представляю, что он там ест.
– Удар.
– Ах, черт, какого шара упустила!
– Так я принесу депешу-то.
Спустя еще три удара он возник вновь и с поклоном положил на борт бильярда сложенный вчетверо листок.
– Спасибо, голубчик.
– И к партнеру: - А вы бейте, бейте… я только на три секунды отвлекусь.
Первая же фраза в записке заставила ее измениться в лице.
"Прощаюсь заочно, т.к. не хочу диспута: уезжать мне или оставаться… Совершенно случайно повезло с билетом…"
– Вот балда! Но почему, почему вдруг?!
– обратилась она со своим изумлением к партнеру, который покорно ждал ее удара.
– Вы не обижайтесь, я не смогу больше. Засчитайте мне поражение.
И вышла.
В коридоре прочитала чуть дальше:
"Ты во многом была права…"
– В чем я была права?!
– спросила она сама себя.