Репортёр
Шрифт:
Они прошли перекресток, и Алексей продолжил:
– А это наш любимый скверик. У каждого тут была своя лавочка. Наша, например, вон там.
И он указал в ту сторону, где лежали остатки рухнувшей стены.
– Пошли дальше, за нами скоро должны приехать. Группа вылетает в горы рано утром. Нам еще надо отдохнуть. Или ты останешься?
– Нет уж, – возразила Марта, – не для того я сюда просилась, чтобы просидеть всю командировку с пьяными офицерами.
– Тогда давай топать, а то…
Алексей не успел договорить, как метрах в
Марта вскрикнула и… проснулась. Она даже не сразу сообразила, что все только что виденное и пережитое ею было сном. Ей казалось, что она еще слышит эхо взрывов, смешавшихся с истошными криками людей, автоматными выстрелами. Оглядевшись по сторонам, она постепенно начинала соображать, что находится в своей комнате, на маленьком диване, а через проемы окон разливался тихий мягкий свет от уличных фонарей.
Ее била нервная дрожь. Она откинула назад растрепанные волосы и ощутила, как вспотели ладони. Марта слегка потерла их – как будто почувствовала под пальцами какой-то песок. Она встала с постели, тихонько прошла на кухню и включила маленький настольный светильник. Взглянув на себя, она была не в силах сдержаться от охватившего ужаса. Ночная сорочка была вымазана странной пылью, грязью, частичками строительного мусора, словно Марта лежала в ней ничком на грязном асфальте. Такими же грязными, перепачканными были ее руки, особенно ладони, а на коленках виднелись свежие ссадины.
– Jezismarie![19] – в ужасе воскликнула Марта и бросилась в ванную, чтобы смыть с себя неизвестно откуда появившуюся грязь.
Она начала тереть под струей теплой воды руки, а потом, скинув с себя ночную сорочку, встала под душ, смывая все, что напоминало об этом кошмаре.
Когда она вышла из ванны, то почувствовала некоторое облегчение. Волнение и дрожь тоже понемногу улеглись. Она снова зашла на кухню, налила себе маленькую рюмочку «Бехеровки» и не спеша выпила. Потом достала сигарету из лежащей на столе начатой пачки и глубоко затянулась, выпуская дым в приоткрытую створку окна.
– Jezismarie, – уже без оцепенения в душе тихо повторила она, пытаясь понять, что же произошло.
До утра Марта уже не могла уснуть. Она боялась снова увидеть те развалины, пепелища домов, странных людей, торгующих на улицах, где накануне шли ожесточенные бои, работала авиация и артиллерия. Все это было куда страшнее того, что она видела в телехрониках, сообщавших о том, что происходило в горячих точках. Сон стирал грань между реальностью и самим сном. Марту не покидало ощущение того, что все виденное было реальным, происшедшим с ней в некоем странном, неведомом ей измерении. А, кроме того, эта пыль, грязь, эти частицы измельченного кирпича, цемента… Откуда все? Как соединить все в одну реальность?
– Jezismarie, – то и дело шептала
И все же Марта уснула. Проснулась она от стона Алексея. Тут же вскочила и, забыв, что была в одной ночной рубашке, подошла к гостю.
– Нет, все в порядке, – улыбнулся Алексей, увидев ее, – просто я неловко повернулся, забыл, что у меня не все ребра целы. Доброе утро, Марта. Как вам спалось?
– Spatne, плохо, – ответила Марта и, только теперь поняв, в каком виде стоит перед Алексеем, тоже смущенно улыбнулась:
– Prominte[20]. Простите, я забыла, что…
И вышла в другую комнату.
– А я, между прочим, слышал, как вы вставали ночью, сидели на кухне, – Алексей старался говорить громче, чтобы Марта слышала. – Бессонницей страдаете или сон страшный приснился?
Марта слегка вздрогнула.
«Как он догадался?» – подумала она и ответила:
– Я не вижу снов.
– Вы счастливый человек. С тех пор, как я вынужден был покинуть свою родину, она мне снится в каких-то развалинах. Все хожу, хожу по знакомым улицам, чего-то или кого-то ищу – и не нахожу… Друзья часто снятся. Горы… Я очень любил наши горы. Здесь таких гор нет, хотя тоже очень красивые места.
Марта ничего не ответила, а, быстро одевшись, пошла на кухню готовить завтрак.
– А вы верите в сны? – снова крикнул Алексей, на что Марта рассмеялась:
– Если я не вижу снов, как могу в них верить? И вообще, я ни во что не верю.
– Даже в любовь?
– А в любовь – прежде всего.
Алексей помолчал, потом снова подал голос:
– Жаль, Марта, что вы ни во что не верите. А то я хотел просить вас.
– О чем же?
– Зайти в церковь и поставить за меня свечку. У вас тут есть церковь?
– Какая-то есть. И не одна. Я никуда не хожу, потому что неверующая. Я не верю. Ни во что. И в ни в кого. И особенно – никому.
Алексей снова замолчал.
– Мне все кажется, что вас кто-то обидел.
– Мы же договорились не задавать ненужных вопросов. Моя жизнь – это моя жизнь. Если вам она кажется странной, то меня вполне устраивает.
Алексей посмотрел на Марту и улыбнулся.
– В чем дело? – та не поняла этой улыбки.
– Вы на самом деле хорошо говорите по-русски. Если бы это было раньше – ну, когда мы дружили против остального Запада, это было бы нормально и даже естественно, а теперь…
– Вы странные люди, – Марта налила Алексею и себе кофе в маленькие чашечки и присела напротив, – вы все время предлагаете другим свою дружбу. Как вы сказали? Предлагаете дружить против кого-то. Неужели у вас мало своих проблем? Или вам мало своей земли? Почему вы все время с кем-то воюете? С чужими, своими…
– По этому поводу, Марта, есть известная песня. «Хотят ли русские войны?» называется.
– Ну и? – Марта вопросительно посмотрела на Алексея. – Что же песня отвечает?
– А так и отвечает: «Спросите вы у тишины».