Решающее лето

Джонсон Хенсфорд Памела

— Уверена, что за поводом дело не станет. Он предоставит их мне больше чем достаточно.

— Ну и как он отнесся к этому?

— О, — воскликнула она со смехом, — разумеется, не поверил, что это серьезно. Но скоро ему придется поверить. Просто он не хочет понять, что он больше мне не нужен. — Вид у нее был оживленный, почти веселый, словно счастье ей снова улыбнулось.

Размышляя над этим потом, я почувствовал, как подсознательно все больше крепнет во мне чувство облегчения оттого, что нет Хелены. Вначале я просто испугался этой мысли, настолько гаденькой и подлой она была. Пустота — вот, казалось

бы, самое меньшее, что я должен был испытывать после смерти Хелены. Она просила меня похоронить ее, как приличествует, на кладбище и с цветами, даже упомянула, как мне помнится, о трауре, а я даже не могу тосковать о ней, как положено. Эта мысль не покидала меня, пришлось примириться с ней и даже заняться самоанализом. После этого, как ни странно, я успокоился. Чувство вины исчезло, и теперь мне уже казалось, что, если бы Хелена потребовала от меня долгой и неутешной скорби, она была бы просто эгоисткой и не стоила бы того, чтобы о ней помнить. (Мне даже послышался ее иронический смешок). Нет, я действительно почувствовал облегчение потому, что исчезла огромная ответственность. Хелена, которую я так любил, более не нуждалась во мне, не требовала отдавать ей последние годы моей молодости. Чармиан тоже, слава богу, решила сама уладить свои дела.

В эту ночь, прощаясь с Хеленой, я плакал. Это были первые и последние слезы. Утром я мог думать о ней без щемящей тоски и боли, помня ее только жизнерадостной и веселой, — такой она отныне навсегда останется в моей памяти.

Утром ярко светило солнце и морозное небо было светло-голубым. Я условился с Крендаллом и Биллом Суэйном позавтракать вместе. В марте Билл устраивал выставку в Париже и уже отправил туда несколько своих картин. Он был небрит, неопрятен, но полон энергии. Публика в ресторане удивленно косилась на меховой горжет, которым он бог весть зачем обмотал шею.

— Плевать мне на них. Я не намерен схватить воспаление легких. Не понимаю, чем плох меховой шарф? По крайней мере, так я похож на русского царя. Это Клемми пришла в голову такая идея, — заявил он.

Я справился о здоровье Клеменси и маленького Руфуса, которому исполнился год.

— Все здоровы. Руфус очень толстый, и мы его слишком кутаем. Доктор говорит, что он так изнежен, что не перенесет малейшей простуды.

— Будь добр, подними воротник, — пробормотал Крендалл, нервно ерзая на стуле и поправляя галстук. — Ты похож черт знает на кого.

— Как Хелена? — не обращая внимания на Крендалла, спросил меня Суэйн.

И тут я вдруг понял, что он ничего не знает, что прошло по крайней мере три месяца с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз, и, что самое главное, у меня такой вид, будто за это время ничего не произошло.

Крендалл покраснел и попытался что-то сказать.

— Прости, Билл, — поспешил я опередить его. — Совсем забыл, что мы с тобой давно не виделись.

Он испуганно посмотрел на меня.

— Что-нибудь случилось? Она больна?

— Она умерла две недели назад, — как-то торопливо произнес я.

Он непонимающе уставился на меня, растерянно моргая. Лицо его медленно залилось краской, порозовел даже лоб.

— Да расскажи ты все по порядку! — раздраженно воскликнул он, а затем словно окаменел, держа кружку с пивом у подбородка, рука с полкроной, которую

он хотел передать бармену, тоже застыла в воздухе.

Я рассказал ему все. Когда я кончил, оцепенение постепенно начало проходить и Суэйн перестал напоминать застывшую статую.

— Ах, черт, черт, черт! — в сердцах воскликнул он и снова умолк. Затем сказал: — Помнишь, я говорил тебе, что она есть на картине «Семья Дария перед Александром Македонским»? Месяц назад я специально зашел в Национальную галерею. Это действительно она в шестнадцать лет. Средняя из дочерей, не та, что стоит сразу за матерью, а вторая, с жемчугом вокруг шеи и в волосах. Черные глаза, светлые волосы — эдакий угловатый и неуклюжий подросток. Но она великолепна. Стоит в проеме второй арки. Вылитая Хелена. Невероятно, что ее уже нет. Последняя из женщин Веронезе, а я успел сделать всего лишь ее карандашный портрет, и то бог весть кому он достался. — Он посмотрел на меня. — Почему, черт возьми, ты не сообщил мне?

— Я никому не сообщал. Правда, я поместил извещение в «Таймс».

— Ты думаешь, я читаю «Таймс»? — Он сердито ткнул пальцем в Крендалла. — А он? Ему ты сказал? Он-то ведь знал?

— Я вижусь с ним почти каждый день.

— Ну ладно. — Суэйн, казалось, совсем пришел в себя. — Мне очень жаль, чертовски, чертовски жаль. Я знаю, как вы с нею были дружны. — А затем он вдруг начал рассказывать какую-то историю о многообещающем художнике, который разбогател на портретах биржевых маклеров и, разумеется, перестал подавать надежды. Хелена была тут же забыта, как, без сомнения, была бы забыта, если бы была жива.

Когда мне пришло время возвращаться к моим немногочисленным и несложным служебным обязанностям в картинной галерее Крендалла, Суэйн как-то нервно и смущенно сказал:

— Давай не будем опять терять друг друга из виду на месяцы. Хочешь, я приведу Клемми, или ты никого сейчас не принимаешь?

— Приходите в любой день на той неделе. Я приглашу Джейн с мужем. Ее брат вернулся в Англию.

— Я тоже буду, — сказал Крендалл. Он не упускал случая бывать везде, где только мог.

— Устроим вечеринку. Как прежде да? — оживился Суэйн.

— Ну что ты, какая вечеринка, всего лишь «несколько друзей», как принято теперь говорить. И Чармиан будет полезно немного развеяться, она никуда не выходит с тех пор, как родила.

— Чармиан родила? — воскликнул Суэйн — Ну, брат, ты вообще от меня все скрываешь. Кого же, мальчишку?

— Нет, девочку.

— Девчонка — это не то. И все же передай ей мои поздравления. — Он зашагал от нас по Бонд-стрит, напоминавшей в это утро улицу китайского квартала в дни празднеств — вывески, как стяги, висели над тротуарами и уходили до самого горизонта, где едва виднелась полоска светлого морозного неба. Вдруг Суэйн обернулся и крикнул: — Когда же?

— В среду. В следующую среду. Согласен?

— О’кей. Мы прихватим Руфуса. Он может спать где угодно.

Когда он скрылся из виду, Крендалл с укоризной заметил:

— Известие о смерти Хелены здорово его огорошило.

— Вы почему-то все считаете, что для меня это прошло бесследно, — не удержался я и посмотрел на него не без любопытства.

Он заметно смутился.

— Никто этого не считает. Просто когда знаешь ваши отношения, то кажется…

— Что кажется?