Решающее лето
Шрифт:
Прежде чем вскрыть его, я разорвал письма Джонни Филда и бросил их в корзину, письма Даниэля и письма отца я отнес в кухню и сжег в печке, долго вороша красную золу, пока последние почерневшие страницы не рассыпались в прах. Только после этого я вернулся в комнату Хелены и стал читать ее письмо ко мне.
Оно было кратким и датировано 1 января 1947 года; она поставила даже время: 3.15 пополудни. Письмо было без традиционного обращения и подписи и начиналось просто: «Клод» (подчеркнуто), а далее следовало:
Решила сделать это,
P. S. Чур-чур меня! Пусть это будет не скоро. Чармиан я завещаю все свои драгоценности, если к тому времени ты снова не женишься. Ну, а если это случится, подари своей жене мое кольцо с сапфиром.
X.
Я вновь и вновь перечитывал это необыкновенное завещание, и мелодия песни о розовых садах понемногу затихла. Я услышал тиканье больших старинных часов, до этого лишь нагонявшее тоску и ужас в тишине пустой квартиры — теперь оно сулило покой. Я слышал голос Хелены. Все хорошо, Клод, ты теперь спокойно можешь лечь спать. Да, да, ложись, Клод, ты устал.
Глава третья
Дней через десять после смерти Хелены и рождения маленькой Лоры, как-то после полудня я навестил Чармиан, все еще находившуюся в родильном доме. Я застал ее сидящей в кресле у окна. Она смотрела, как кружит метель на улице. Приветствуя меня, Чармиан поднялась и постояла какое-то время, держась очень прямо, гордая тем, что уже на ногах. Она показалась мне совсем юной, с мягким, немного припухшим лицом, кожа которого потеряла былую упругость и эластичность. Вдоль щек спускались длинные темные косы, взгляд был веселый и полный решимости.
— Посмотри! — воскликнула она. — Я уже встаю. Сестра говорит мне: «Держитесь за меня, миссис Шолто, вы не представляете, как за это время ослабли», — а я возьми, да и пройдись по комнате без ее помощи. Она так и ахнула. Посмотри на Лору. Она не спит, ее только что покормили.
Из глубины кроватки на меня смотрела голубыми, чуть раскосыми глазами моя маленькая племянница.
— Сейчас сестра унесет ее.
— Зачем?
— Они не оставляют мне ее на ночь. Считают, что я должна отдыхать, а она может меня потревожить.
В эту минуту в палату вошла рыжеволосая, уже знакомая мне сиделка с осиной талией, стянутой белым хрустящим передником; она ловко подхватила ребенка вместе со всеми одеяльцами.
— Есть вести? — заговорщицким шепотом спросила Чармиан.
Девушка поджала губы, улыбнулась и утвердительно кивнула.
— Сегодня утром получила.
— Не может быть!
— Ей-богу. Из Ганновера.
— Я так рада, — сказала Чармиан. — Все в порядке?
— Отлично. Я на седьмом небе. — И, наклонившись к маленькой Лоре, сиделка заворковала: — Пойдем, мое золотце, пойдем. Мамочке надо отдохнуть. Два чая, миссис Шолто?
—
— Да, с удовольствием.
Когда сиделка ушла, я поинтересовался, что у них с Чармиан за секреты.
— О, это мы о ее женихе, — ответила она. — Он бог весть сколько не писал, и она вбила себе в голову, что он сбежал от нее с девицей, с которой познакомился в армии. Когда она узнала, что девица тоже в Германии, чуть с ума не сошла. Я убеждала ее, что Германия большая страна и они не обязательно в одном городе, но она твердила свое. — Чармиан вздохнула. — О господи! Все эти сплетни дают возможность хоть как-то скоротать время, но я не дождусь, когда наконец снова буду дома. Ночная сестра интересней этой маленькой Мэйхью. У той сумасшедшая тетка, которая выскакивает на улицу в ночной сорочке и звонит в соседние подъезды. В каждое вечернее кормление Лоры я узнаю новые подробности похождений сумасшедшей тетушки. Ты садись на кровать, а я сяду в кресло.
Я не видел Чармиан три дня, и мне сразу бросилась в глаза произошедшая с ней перемена. Пока мы беседовали, я почувствовал, что первая острота утраты после смерти матери уже прошла. Чармиан могла теперь вспоминать о Хелене без слез. Впервые она попросила меня во всех подробностях рассказать ей о смерти Хелены. И все же перемена была не в этом примирении со свершившимся. Чармиан, казалось, обрела какое-то внутреннее равновесие и была полна решимости сделать все, чтобы продлить это состояние.
— Как у тебя дела? — спросила она.
— Пока не сняты ограничения на электричество, мы не можем открыть галерею, поэтому обязанности мои несложны — сижу в задней комнате и при свете керосиновой лампы, которую Крендалл откопал где-то в деревне, проверяю счета. Больше делать нечего, и времени у меня хоть отбавляй. А что нового у Эвана?
— Нового? — Она дружелюбно улыбнулась мне. — Что нового? А, ты имеешь в виду работу? Кажется, через месяц он получит место. Подробностей я не знаю. — Она умолкла и с вызовом посмотрела на меня. — Они меня не интересуют.
— Почему?
— Просто так.
— Не хитри, — сказал я. — Почему ты у него не спросишь?
За окном началась настоящая пурга, снег причудливыми узорами залепил окна. Ветер громко завывал в кронах старых вязов.
— Слишком темно даже для задушевных бесед, — быстро промолвила Чармиан, — поверни-ка выключатель, Клод. Слава богу, здесь не знают, что такое экономия электричества.
Я зажег свет. Чармиан чему-то улыбалась.
— Я не спрашиваю Эвана, потому что мне действительно не интересно. Мне все равно.
— Хорошо, расскажи-ка все по порядку.
Она осторожно встала, держась неестественно прямо и как-то скованно. Когда она выпрямилась, косы тихо скользнули по ее щекам. Ступая неуверенно и боязливо, словно по острым камням, она попробовала пройтись по комнате.
— В сущности, рассказывать нечего. Просто меня это больше не интересует. Разве это плохо? — серьезно и насмешливо спросила она и тут же сама ответила: — Наоборот, очень хорошо. Дай-ка мне сигарету, Клод. Мне разрешено курить по пять штук в день. Две я уже выкурила.