Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— «Пишите роман целый год, потом полгода сокращайте его, а потом печатайте… писательница же должна не писать, а вышивать на бумаге, чтобы труд был кропотливым, медлительным». Или вот: «…Стройте фразу, делайте ее сочней, жирней, а то она у Вас похожа на ту палку, которая просунута сквозь закопченного сига. Надо рассказ писать 5–6 дней и думать о нем все время, пока пишешь, иначе фразы никогда себе не выработаете. Надо, чтобы каждая фраза, прежде чем лечь на бумагу, пролежала в мозгу два дня и обмаслилась».
— Да-да, — улыбнулся Ардашев, — это письмо предназначалось Лике Мизиновой — вашей тезке.
Послышался радостный лай — к хозяйке птицей летел пудель.
— Прибежал, мой жених! Нагулялся! — Лика защелкнула карабин на его ошейнике.
— Вижу, теперь моя помощь по отысканию Вилли не понадобится. — Ардашев снял котелок, склонив голову в вежливом поклоне. — Рад… был очень рад знакомству, Лика. Позвольте откланяться. Дело в том, что моего приятеля сразила инфлюэнца. Я, собственно, возвращался из угловой аптеки, чтобы доставить ему разные снадобья, — Клим Пантелеевич хлопнул себя по несколько оттопыренному боковому карману пиджака. — Надеюсь, он еще дышит…
— Так что же вы стоите? Идите скорее! — обеспокоенно воскликнула Лика и смущенно добавила: — А мы гуляем здесь каждый день примерно в это время. До свидания.
Клим Пантелеевич развернулся и, выбрасывая вперед трость, привычной походкой зашагал в обратном направлении. «Ну и что дальше? — подумал он. — А может, не следует строить из себя Гурова?»
Не доходя саженей тридцати до гостиницы, присяжный поверенный замедлил шаг и покачнулся. Схватившись за сердце, адвокат сделал два неуверенных шага и тяжело рухнул на скамью. Не ожидавший такого поворота событий незнакомец в серой пиджачной паре, следовавший за Ардашевым на расстоянии десяти саженей, растерялся и начал оглядываться по сторонам, пытаясь отыскать вторую лавочку. Не найдя таковой, он достал из кармашка часы и, будто вспомнив что-то, пошел обратно.
«Ну вот, мои худшие предположения подтвердились, — мысленно заключил присяжный поверенный. — Этот бородатый тип шляется за мной уже битый час. Интересно, зачем я ему понадобился?»
12
Странный посетитель
— Мы не выдаем негативы посторонним. Их может получить только сам клиент.
— Но господин полковник занят и не может прийти. Послушайте, давайте не будем терять время, — незнакомый господин протянул фотографу пятирублевую купюру.
«Ого! Синюху не пожалел! Значит, рано соглашаться. Надо еще его поджать», — трезво рассудил Клязьмогоров.
— Вы, сударь, меня неправильно поняли. Откуда я знаю, что вас точно послал полковник? А что, если это вовсе и не так?
— Ох, и тяжелый вы человек! Я же русским языком поясняю: некогда ему ноги бить. Занят он. Вот и попросил меня за негативами сходить. Ладно, уговорили, возьмите еще пятерку, но это последняя…
«Последняя! Как бы не так! Если за две минуты
— А вдруг так случится, что господин офицер вообще вас не присылал, что тогда? Как я ему объясню, что нет его негативов?
— А вы случаем в податных инспекторах раньше не ходили?.. Вижу, народ привыкли до нитки обирать, — доставая еще одну синенькую, недовольно пробурчал мужчина.
«Вот те на — пятнадцать! Может, хватит? Пора соглашаться? Нет, попробую до двадцати поднять, а? Чем черт не шутит!»
— Меня, господин хороший, словесами обижать не надо. Не могу я супротив закона пойти!
— Ну, как знаете, — махнул рукой посетитель в поношенной тройке и убрал в карман хрустящие новенькие банкноты. Не говоря ни слова, он вышел из комнаты и покинул ателье.
«Вот и доигрался, — грустно подумал Клязьмогоров. — ОМЃхал дядя, на чужие деньги глядя».
И настроение, бывшее в то утро замечательным, у Амвросия Бенедиктовича совсем испортилось. Даже во рту стало горько, будто отваром полыни напоили.
«Но ничего, подождем, — успокоил себя фотограф. — Не может быть, чтобы он не вернулся. Придет. Обязательно придет. Не сегодня, так завтра».
Тридцативосьмилетний мастер художественной фотографии с виду человеком был вполне обычным — среднего роста, с густой, отброшенной назад шевелюрой, на манер художника Репина, с аккуратной донкихотовской бородкой и такими же усами. Муаровый галстук, завязанный бантом, светлая сорочка с тяжелыми серебряными запонками, хоть и поношенный, но зато всегда отглаженный костюм. И его гордость — дорогущие лакированные туфли. Словом, ни дать ни взять — богема. Жизнью своей он тоже бы вполне доволен. Вернее, его устраивало настоящее положение вещей, при котором всегда оставалась надежда на лучшую долю.
Философия бытия у Амвросия Бенедиктовича была простая и здравая. Жизнь, говаривал он, и есть сегодняшний день. Не вчерашний и не завтрашний — ведь они существуют только в нашем представлении — а именно нынешний. Он только один единственно и есть. Стало быть, и пользоваться всем надо сейчас.
Вот, к примеру, пришла фотографироваться семейная пара: дамочка-красавица с престарелым пауком-мужем. Снял он их вместе, а потом предложил за полцены сделать красотке портрет. Он и так ее головку повернул, и этак подбородочек приподнял, и улыбнулся, и в глазки заглянул… Женщина от горячих взглядов майской розочкой расцвела: на щечках румянец появился, и грудь вздыматься начала так, что вот-вот пуговицы на блузке отлетят. Только мастер не торопился. Двадцать минут провозился и вот незадача — пластина, оказывается, «испорченная» попалась. А новой нет — все, как назло, кончились. И попросил ее заглянуть под самое закрытие. Извинился перед супружником и, как «честный» человек, портрет пообещал сделать за счет заведения бесплатно. Глава семейства хмурился — нутром чувствовал подвох — и блеял невнятно, мол, они зайдут в другой раз. А она, обольстительница, окинула бывшего статского генерала обиженным взглядом, губку нижнюю оттопырила и сладким голосочком пролепетала, что хочет сфотографироваться на фоне именно этого самого картонного моря — оно здесь как настоящее! А дельфинчики-милашки, ну просто прелесть, такие презабавные!