Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
– Войдите.
Дверь отворилась. На пороге возник плотный невысокий мужчина лет пятидесяти, с роскошными рыжеватыми усами, гладко бритым подбородком, одетый в чесучовый костюм последней моды и соломенное канотье. На белой, холеной руке мужчины поблескивал крупный бриллиант.
– Господин начальник?
– Да. С кем имею честь?
– Надворный советник Кунцевич. Слышали про такого?
Колмаков поднялся со стула.
– Конечно, слышал! Очень рад-с. Заходите, присаживайтесь, где вам удобно. Чайку?
– Благодарю. – Кунцевич тяжело сел на стул у стола начальника. – Ревматизм проклятый, – пожаловался он, держась за спину, – сыро на пароходе, вот он и разыгрался. От чая не откажусь. А если коньячку туда плеснете, будет совсем чудесно.
– Сию минуту! – Колмаков позвонил и отдал явившемуся на вызов китайцу распоряжение насчет самовара.
– А я, знаете ли, прямиком из Парижа к вам. Ах, Париж, Париж! Люблю этот город. Да-с… Верите, когда уезжал, чуть не плакал, так расставаться не хотелось… Ну да ладно, не будем о грустном. Осипа Григорьевича где можно увидеть?
Когда Кунцевич вошел в дом матери Бамбука, Тараканов чуть не бросился ему на шею:
– Мечислав Николаевич, наконец-то!
Надворный советник внимательно посмотрел в глаза
– Слава Богу, нет! – воскликнул он.
– Чего нет, Мечислав Николаевич? – недоуменно спросил коллежский секретарь.
– Косички нет, и глаза узкими не стали! А то я уж думал, что вы здесь совсем обкитаились.
Сыщики засмеялись.
– Однако какую вы бородищу себе отрастили! Отчего не бреетесь? – спросил столичный гость, протягивая Тараканову руку.
– Для конспирации, ваше высокоблагородие, я же до сих пор в мертвецах числюсь, – ответил Осип Григорьевич, тряся десницу начальника.
– Скоро, скоро вы воскреснете!
– Давайте тогда выпьем за встречу и за предстоящее воскрешение. Позвольте угостить вас здешним ликером, – предложил Осип Григорьевич. – Напиток великолепный, если, конечно, покупать его в проверенном месте.
– А уж как начал Левенталь каяться, так и покаялся до конца. Вы знаете, мне иной раз удается довести людей до полного сознания, все-таки более двадцати лет в сыске. – Мечислав Николаевич самодовольно ухмыльнулся и опрокинул очередную рюмку с ликером. – Да-с, ликерчик действительно весьма недурен. Конечно, немаловажную роль в том, что Роберт Иванович так недолго держал язык за зубами, сыграли и ваши здешние успехи, Осип Григорьевич. Кстати, Шабельский мне сказал, что вы свой рапорт ему по военному беспроволочному телеграфу переправили. Как вам это удалось?
– Лука Дмитриевич добился приема у господина военного губернатора, рассказал о наших злоключениях, показал мой открытый лист, подписанный господином директором Департамента полиции. Его превосходительство проникся и позволил воспользоваться военной связью.
– Ловко! Ну, так вот, получил я от Шабельского ваш рапорт, прочитал, сопоставил все в нем изложенное с уже имевшимися у меня сведениями, помозговал, пришел к Левенталю и говорю ему: «Все, что вы вместе со своими друзьями-подругами натворили, следственной власти досконально известно. И сейчас беседую я с вами только из чувства человеколюбия. Хочу, чтобы вы покаялись – покаяние облегчит вашу душу и снизит наказание». Роберт Иванович засмеялся и отвечает: «Такие беседы вы, милостивый государь, с первоходами ведите, а я калач тертый». «Не верите, – говорю, – а зря, зря, батенька. Впрочем, я бы на вашем месте тоже бы не поверил. Ну что ж, тогда давайте поступим следующим образом: я сам расскажу вам историю вашей шайки. А по окончании разговора вы решите, стоит ли вам помогать следствию или нет. Договорились?» Левенталь улыбнулся: «Я вас с удовольствием послушаю: с детства люблю рассказы про воров и сыщиков, да и заняться мне в камере нечем». «Замечательно. Начнем с того, что никакой вы не Роберт Иванович. Зовут вас Фриц Левальд, и происходите вы из крестьян Газенпотского уезда Курляндской губернии». Смотрю, а эти сведения на Левальда-Левенталя никакого впечатления не произвели. «Сейчас, – говорит он мне, – в наш просвещенный век, установить личность человека по отпечаткам его пальцев не представляет никакого труда, меня другое удивляет: пальчики у меня только третьего дня откатали, как вам так быстро удалось проверить их по картотекам?» «Сами же изволили сказать, – отвечаю, – что мы живем в век технического прогресса, поверьте, нашему департаменту и не такое под силу. С момента вашего осуждения многое изменилось! Итак, вы – Фриц Густавов Левальд, запасной рядовой Лейб-гвардии Уланского полка, судившийся Либавским окружным судом в тысяча девятьсот втором году по статье пятьсот пятьдесят шесть Уложения о наказаниях уголовных и исправительных к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу на восемь лет. По отбытии наказания вы были водворены на вечное поселение в селе Джалинде Амурской области. Однако с места поселения сбежали и с лета тысяча девятьсот одиннадцатого года проживали по подложному виду в городе Благовещенске. Здесь о вашем прошлом узнал некто Копытин». Смотрю, а лицо-то у моего визави после этих слов изменилось! Такая ненависть у него во взгляде промелькнула, так он кулаки сжал, что я сразу понял, в какую точку нужно бить! «Ладно, говорю, не буду больше рассказывать, это у вас времени полно, а мне оно дорого. Итак, смотрите, что мы против вас имеем: бегство с поселения и проживание по подложному виду – раз, показания Дунаевского и мадемуазель Володко – два, изъятое в вашем жилище клише – три, показания вашей прислуги в Ницце, а также владельца склада фирмы «Константин» – четыре. Всего этого более чем достаточно, чтобы осудить вас за изготовление фальшивых кредитных билетов. Предлагать вам избежать наказания в обмен на какие-либо сведения я не буду – это и не в моей власти, и не соответствует моему желанию. Я предлагаю вам другое – отомстить. А то что же получается? Вы – в Нерчинск, руду добывать, а господин Копытин – заработанные вашими трудами деньги тратить? Это же несправедливо, вы не находите? А у нас против него ничего нет, и без вашей помощи обвинить его не получится. Будет он и дальше на свободе гулять». Смотрю я на Левальда и вижу, что все правильно угадал. Недолго он размышлял, а потом и покаялся, и сотрудничать согласился. Рассказал, что трудился у себя в Курляндии гравером, хорошо зарабатывал, но потом познакомился с одной барышней, и денег, как это водится, стало не хватать. Решил он тогда восполнить эту недостачу, открыв у себя в сарае «филиал» Государственного монетного двора. Быстро попался, быстро был осужден и сослан на Дальний Восток. Отбыв наказание, поклялся больше ничем преступным никогда в жизни не заниматься – уж очень ему на каторге не понравилось. Поселился в Джалинде. А там – чуть с ума не сошел. Вы представляете немца в амурской казачьей станице? Очень несладко там ему приходилось. Да и тосковать он начал. «Я, – говорит, – жил у самой пристани и волей-неволей должен был смотреть на приходившие пароходы, на публику в городской одежде, на дам, на барышень! Смотреть и понимать, что буду лишен возможности жить так, как эти люди, еще много-много лет». В общем, решил Фриц Густавович согрешить в последний раз – сделал себе подложный паспорт и уехал в Благовещенск. Там он поступил в граверную мастерскую и стал зарабатывать деньги на переезд в Россию. Трудился он, как и всякий немец, прилежно, зарабатывал хорошо, поэтому мог позволить себе иной раз и покутить. В ресторане Левальд познакомился
Едва Кунцевич закончил рассказ, Тараканов спросил:
– Мечислав Николаевич, получается, что у нас опять ничего, кроме слов Левенталя-Левальда, против Копытина нет. А ну как суд этим словам не поверит? Я предлагаю устроить нечто вроде провокации.
Кунцевич ухмыльнулся и перебил:
– Спасибо, молодой человек, что мне, старику, подсказали! Вы, милостивый государь, наверное, думаете, что я преодолел эти десять тысяч верст только для того, чтобы похвастаться вам, как ловко мне удалось расколоть преступника? Так вот, если вы действительно так думаете, то позвольте вас разочаровать. Я прибыл не только за этим. Третьего дня господин Копытин получил от Роберта Ивановича секретное послание, в котором тот сообщает, что изготовил на миллион фальшивок и что эти деньги уже на подходе к Благовещенску. Везет их якобы завербованный Левальдом курьер из наших эмигрантов-анархистов. Роль курьера исполняет господин Игнатьев, надзиратель столичной сыскной полиции. В его багаже – изъятые в Париже сторублевки, я забрал их у Шабельского под честное слово. Явиться в Благовещенск Игнатьев должен послезавтра с пароходом «Джон Коккерил». Я же прибыл вперед – содействия местной полиции поискать. Поэтому нам с вами, господа, надобно хорошенько подготовиться и взять Копытина с поличным, да так взять, чтобы потом он на суде не отвертелся. Для этого из департамента здешнему губернатору послана секретная телеграмма о моих широких полномочиях и с просьбой оказать полное содействие. Ну что, будете содействовать? – спросил он, уже обращаясь к одному Колмакову.
– Рад стараться, ваше высокоблагородие! – гаркнул тот.
– Ай, оставьте, оставьте, я этого не люблю. Зовите меня Мечиславом Николаевичем. А план мой таков…
Копытин лично явился встречать пароход. Не мог усидеть дома, дожидаясь долгожданной посылки, уж очень много денег вез ему курьер! Поэтому еще за полчаса до прибытия парохода на пристани остановился автомобиль миллионщика, который сопровождало четверо ингушей на жеребцах-красавцах.
Игнатьев вышел на берег, помахивая тросточкой и держа в руках маленький дорожный саквояж.
Он подошел к Копытину, представился и обменялся с ним условными фразами.
– А деньги где?
– В багаж сдал.
– Что! Вы с ума сошли!
– Вовсе нет, господин Копытин. И не надо кричать. Я несколько лет контрабандой занимаюсь, нелегальную литературу через границу вожу и ни разу не попался. В отличие от ваших агентов. Поэтому знаю, что делаю. По-вашему, мне надо было двухпудовый чемодан с собою в каюту поместить? Чтобы все на меня пялились, а воры пароходные его содержимым заинтересовались? Чемоданчик я взял самый что ни на есть простенький, с замочками, которые дамской булавкой можно открыть. Да и внутри у него дрянь всякая – книжки по химии и физике да еще на немецком языке. Все таможенные чиновники, коих я на пути своем встретил предостаточно, только чемодан открывали, сразу захлопывали. Никому книги нынче неинтересны, к сожалению. Ну а денежки ваши – в двойном дне. Все в целости-сохранности. Извольте рассчитаться.
– Вы никаких денег не получите, пока я своими глазами не увижу груз.
– Тогда поднимайте верх у вашего авто. Вон матрос мой чемодан тащит.
Игнатьев замахал рукой:
– Эй, любезный, давай-ка сюда.
Чемодан, и вправду оказавшийся довольно тяжелым, был помещен в автомобиль, у которого уже был поднят верх. Игнатьев залез следом. Через несколько минут он, захлопывая крышку саквояжа и довольно улыбаясь, вылез обратно.
– Честь имею кланяться.
– Вы сейчас куда? Может, отобедаем? – спросил Копытин.