Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса
Шрифт:
Проблемы собственности на основные средства производства у кочевых и полукочевых народов, характера их производственных отношений, а следовательно, и оценка уровня социально-экономического развития обществ осложняются существующими в литературе разнообразными взглядами на средства производства у кочевников. Одни исследователи полагают, что основными средствами производства у кочевников являлись пастбища, другие – скот, третьи – и то и другое и т. д. Разногласия эти усугубляются тем, что каждый спорящий стремится построить свою концепцию так, чтобы аргументировать основные положения последней помимо данных источников высказываниями основоположников марксизма, даже если эти высказывания прямо направлены против подобной концепции [25] .
25
Материалы научной сессии (далее – сокращенно МНС), посвященной истории Средней Азии и Казахстана в дооктябрьский период опубликованы в одноименном сб. (Ташкент, 1955); см. также: С. З. З и м а н о в. Политический строй Казахстана в конце XVIII и первой половине XIX в. Алма. Ата, 1960; е г о ж е. К вопросу о праве феодальной собственности в Казахстане. ВАН КазССР, 1932, № 4; е г о ж е. О патриархально-феодальных отношениях у кочевников-скотоводов. ВИ, 1955, № 12; З. А. Е р е н о в. К вопросам права феодальной собственности в дореволюционном Казахстане. ВАН КазССР, 1953. № 5; Л. П. П о т а п о в. О сущности патриархально-феодальных отношений у кочевых народов Средней Азии и Казахстана. ВИ, 1954, № 6; е г о ж е. О сущности патриархально-феодальных отношений у кочевых народов Средней Азии и Казахстана. МНС; И. Я. З л а т к и н. К вопросу о сущности патриархально-феодальных отношений у кочевых народов. ВИ, 1955, № 4; С. Е. Т о л ы б е к о в. О патриархально- феодальных отношениях у кочевых народов. ВИ, 1955, № 1; е г о ж е. Общественно-экономический строй казахов в XVII–XIX вв. Алма-Ата, 1959; В. Ф. Ш а х м а т о в. К вопросу о сложении и специфике патриархально-феодальных отношений в Казахстане. ВАН КазССР, 1951, № 7; е г о же. О сущности патриархально-феодальных отношений у кочевых народов Казахстана.
Обширный фактический материал о кочевничестве и знание проблематики скотоводства не только по литературе, но и по 25-летней полевой экспедиционной работе позволяют утверждать, что сама постановка вопроса в дискуссии надумана и схоластична, причем последнее замечено и другими исследователями.
Сам по себе процесс скотоводческого производства – это одомашненный скот и выпас его на пастбищах, а также последующая обработка получаемых продуктов хозяйства. Однако ни скот, ни пастбища, ни несложные приемы переработки продукции в отдельности не образуют кочевого или полукочевого хозяйства. Только человеческий труд дает возможность этим трем составляющим существовать в качестве формы производства. Отсюда следует, что как скот, так и земля в равной мере являются основными средствами производства. Но, как показывает изучение скотоводческого хозяйства, отношение скотовода к скоту и земле различно. Одомашненный скот – результат трудовой деятельности человека; скот – основной и оборотный капитал скотоводческого хозяйства [26] ; трудовая деятельность в кочевом хозяйстве – пастьба скота, уход за ним, обработка полученных от него продуктов. Продукты труда скотовода: мясо, молоко – все, что дают животные, не являются в представлении кочевников (в отличие от земледельца) «дарами земли». Характер труда, направление производственной деятельности в кочевничестве предусматривают преимущественную заботу о животных и в значительно меньшей степени о колодцах, обрабатываемых клочках земли и пастбищах. К первым – по причине нерегулярности самого труда, ко вторым – в связи с второстепенностью этого вида занятий. Что же касается пастбищ, то Маркс подчеркивает: «Присваивается и воспроизводится здесь на самом деле только стадо, а не земля…» [27] . Так и следует отвечать на переросший в проблему вопрос.
26
См. К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 24, стр. 181.
27
К. М а р к с. Формы, предшествующие капиталистическому производству, стр. 24.
Что касается собственности на скот, то здесь не может быть двух мнений. Все исторические и этнографические данные бесспорно свидетельствуют о том, что с глубокой древности скот был частной семейной собственностью. Например, Ф. Энгельс по этому поводу писал: «И несомненно, … что на пороге достоверной истории мы уже всюду находим стада как обособленную собственность глав семей…» [28] . Вследствие «обособленной собственности» «…скот сделался товаром … приобрел функцию денег и служил деньгами уже на этой ступени» [29] . Этот вывод, подтверждаемый имеющимися фактическими данными, показывает, что частная собственность на скот появилась уже в процессе формирования кочевничества и привела ко всем вытекавшим из этого явления социально-экономическим последствиям. Возникновение кочевого скотоводства означало окончательное разложение первобытнообщинных отношений и углубление имущественного и социального неравенства.
28
К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 21, стр. 58.
29
К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 21, стр. 160.
Все советские, да и многие зарубежные исследователи [30] дают кочевничеству оценку как обществу не первобытному, а имущественно-социально-дифференцированному, однако мнения расходятся при определении сущности этого строя. Важным аспектом этих расхождений стал характер собственности на скот и землю.
Собственность, как известно, порождается определенными общественно-производственными отношениями между людьми, и «собственность означает, следовательно, первоначально не что иное, как отношение человека к его собственным условиям производства…» [31] .
30
См., например, W. K "o n i g. Die Achal-Teke. Berlin, 1962; L. S t e i n. Die Sammar Cerba.
31
К. М а р к с. Формы, предшествующие капиталистическому производству, стр. 24.
В нашей литературе широко распространено мнение о феодальном характере социально-экономических отношений у кочевников. Но суть этих отношений определяется различными авторами по-разному: от развитых феодальных до недоразвитых (патриархально-феодальных). При этом некоторые исследователи полагают, что основу этих отношений составляет феодальная собственность на землю [32] , другие – собственность на скот [33] . Впрочем, есть и иные точки зрения [34] .
32
См. указанные выше работы С. З. Зиманова, З. А. Еренова, Л. П. Потапова и др.
33
См. указанные работы С. Е. Толыбекова, В. Ф. Шахматова.
34
См. С. И. Р у д е н к о. К вопросу о формах… ГО СССР. МПЭ, в. I, 1961; Г. Е. М а р к о в. Некоторые проблемы общественной организации кочевников Азии. СЭ, 1970, № 6; Е. М. З а л к и н д. Общественный строй бурят в XVIII – первой половине XIX в. М., 1970.
Как первая, так и вторая точки зрения подвергались в литературе серьезной и обоснованной критике. Каждая из сторон убедительно критикует основные положения другой, что в конечном счете ставит под сомнение их позитивные выводы.
Резко и обоснованно выступает против предположения С.З.Зиманова, З. А. Еренова, Л. П. Потапова, И. Я. Златкина и других о наличии у кочевников феодальной собственности на землю С. Е. Толыбеков. При этом он обстоятельно показывает, что выводы, к которым приходят эти авторы, не подтверждаются фактическими данными, а многие факты толкуются им и неверно. При этом следует отметить, что С. Е. Толыбеков свои рассуждения подтверждает обширными фактическими данными из истории казахского народа, соответствующими рассмотренным выше историческим и этнографическим данным как в отношении казахов, так и других кочевых скотоводов.
С. Е. Толыбеков доказывает несостоятельность доводов З. А. Еренова и некоторых других авторов, пытавшихся на примере Букеевской казахской орды обосновать наличие феодальной земельной собственности в Казахстане [35] . Он совершенно правильно указывает, что хан этой орды и его потомки «приобрели право владельцев на эту землю на основе русского государственного законодательства, а не по древним обычаям кочевого общества казахов» [36] . Кроме того, он опровергает утверждение З. А. Еренова, согласно которому обычай называть те или иные местности по имени старейшины или предводителя свидетельствует о феодальной собственности на землю. Термин «тоган», который З. А. Еренов истолковывает как «земельный участок» и который в его представлении связан с феодальным владением, на самом деле скорее означает «головной канал» – так назывались вовсе не пастбища, а орошаемые земледельческие участки [37] . Довольно убедительно критиковал С. Е. Толыбеков и предположение З. А. Еренова и С. З. Зиманова о том, что могильные памятники предводителей связаны с феодальной земельной собственностью [38] . С. Е. Толыбеков показывает, как некоторые авторы неверно, тенденциозно пытаются интерпретировать факты. Это и попытки Б. Я. Владимирцова, а позднее Л. П. Потапова обнаружить в сообщении Плано Карпини подтверждение наличия у монголов крупного феодального землевладения, хотя этот автор сообщал лишь об организационных мероприятиях, направленных на упорядочение кочевания, необходимых для укрепления военной организации [39] . Очень примечательно замечание С. Е. Толыбекова о том, как используют С. З. Зиманов и З. А. Ере-нов данные для обоснования своей концепции. Так, из старорусского оборота речи Н. П. Рычкова о «знатных» (т. е. хороших) землях они ухитрились сделать вывод о наличии феодального землевладения [40] . Убедительными фактами С. Е. Толыбеков опровергает утверждение С. З. Зиманова о том, что казахские ханы Тауке, Аблай, Абулхаир, Нурали, Джангер выдавали «феодалам» ханские ярлыки на право владения пастбищными угодьями. В действительности о подобных ярлыках ничего не известно [41] . Резко критикует С. Е. Толыбеков и необоснованное мнение Л. П. Потапова о том, что уже к первым векам до нашей эры в кочевых областях стала наблюдаться нехватка земель и пастбищ, что вело к монопольному распоряжению предводителями кочевьями, фактически к частной собственности кочевой знати на землю. Такая позиция приводит к признанию извечности частной собственности на землю и феодализма на Востоке [42] . С. Е. Толыбеков верно замечает, что кочевое скотоводство могло существовать только при малой плотности населения, иначе его стада вытаптывали бы пастбища [43] . Столь же резко С. Е. Толыбеков критикует Л. П. Потапова за то, что, стремясь обосновать концепцию о существовании у кочевников монопольной земельной феодальной собственности, он механически переносит на кочевничество
35
См. С. Е. Т о л ы б е к о в. Общественно-экономический строй…, стр. 205–207; е г о ж е. Кочевое общество…, стр. 385.
36
С. Е. Т о л ы б е к о в. Кочевое общество…, стр. 385.
37
См. С. Е. Т о л ы б е к о в. Общественно-экономический строй…, стр. 354, 355.
38
См. С. Е. Т о л ы б е к о в. Кочевое общество…, стр. 471.
39
См. там же, стр. 216.
40
См. там же, стр. 392, 393.
41
См. С. Е. Т о л ы б е к о в. Кочевое общество…, стр. 469.
42
См. там же, стр. 96.
43
См. там же, стр. 92.
44
См. там же, стр. 326, 328, 329.
Вместе с тем, разделяя взгляды С. Е. Толыбекова по этому вопросу, нельзя не согласиться с исследователями, обоснованно отмечавшими несостоятельность его взглядов по поводу бытования у кочевых скотоводов патриархально-феодальной собственности на скот. Многие авторы справедливо указывали С. Е. Толыбекову, что скот не являлся монопольной собственностью какой-либо прослойки или класса. Так, С. З. Зиманов отмечает: «Отношения, складывавшиеся в обществе в связи с владением и распоряжением скотом, не могли быть ведущими в отношениях между двумя основными классами потому, что им владели на правах частной собственности обе стороны» [45] . Столь же убедительная аргументация И.Я. Златкина, доказывавшего, что скот не был монопольной собственностью феодалов [46] . То же высказывал и Л. П. Потапов [47] .
45
С. З. З и м а н о в. Политический строй…, стр. 44.
46
См. И. Я. З л а т к и н. К вопросу… ВИ, 1955, № 4, стр. 73.
47
См. Л. П. П о т а п о в. О сущности патриархально-феодальных отношений… ВИ, 1954, № 6, стр. 85.
По мнению С. Е. Толыбекова, любой скотовод, ставший баем, был и феодалом, так как мог эксплуатировать своих соплеменников. Но критикующие концепцию С. Е. Толыбекова показывают, что ни баи, ни предводители не были монопольными собственниками скота, и до эпохи разложения кочевничества основная часть общества состояла из средних по зажиточности скотоводов, которые вели самостоятельное хозяйство. Между тем, анализируя рассматриваемые явления, С. Е. Толыбеков не уделяет должного внимания этой средней по зажиточности прослойке, составлявшей в пору развитого кочевничества его основное ядро, и говорит главным образом об отношениях между богачами и бедняками [48] . Но в своей последней работе этот автор уже отмечает, что богатый скотовладелец не был феодалом в полном понимании этого термина, а находился только в переходном к феодализму состоянии [49] . Он же сам и показывает, что эксплуатация бедняков-казахов в связи с накоплением скота у отдельных лиц особенно возросла по мере вовлечения хозяйств в товарно-денежные отношения с русским рынком. Однако влияние русского капитализма едва ли стимулировало развитие феодальных отношений. Это влияние скорее приводило казахское общество к своеобразному «прусскому» пути развития капитализма, означавшему медленное мучительное расслоение общества. Если следовать рассуждениям С. Е. Толыбекова, то и русский кулак был феодалом. В этой связи верно замечание Л. П. Потапова о том, что «разбогатевший рядовой скотовод вовсе не делался феодалом оттого, что он становился собственником большого стада и мог эксплуатировать бедноту при помощи раздачи скота на кабальных условиях» [50] . Такой же критике подвергались взгляды В.Ф. Шахматова, очень близкие к точке зрения С. Е. Толыбекова. Аналогичные споры велись не только в отношении казахов, но и других скотоводческих народов: монголов, арабов и т. д. При этом защитники тех или иных концепций, например, о земле или скоте как основе феодальной собственности, для подтверждения своих доводов использовали те же аргументы, что и при дискуссии о казахах, хотя эти аргументы одинаково несостоятельны в свете последних данных истории и этнографии.
48
См., например, С. Е. Т о л ы б е к о в. Кочевое общество…, стр. 19, 42, 48 и др.
49
См. там же, стр. 19.
50
Л. П. П о т а п о в. О сущности патриархально-феодальных отношений… МНС, 1955, стр. 36.
Таким образом, рассмотрение только одной дискуссии подтверждает мнение о том, что у кочевых скотоводов отсутствовала монопольная феодальная собственность на пастбища и скот. Выше было показано, что монопольная феодальная собственность отсутствовала у монголов, казахов, туркмен, арабов. Это положение также подтверждается данными и о других скотоводческих народах.
К середине XIX в. значительная часть населения Южного Алтая – алтайцы и казахи – занималась полукочевым и кочевым скотоводством. Но и в их хозяйстве под влиянием различных социально-экономических причин постепенно стало намечаться сокращение и видоизменение экстенсивного скотоводства – симптомы разложения кочевничества. С 60-х годов XIX в. вследствие имущественного расслоения началось огораживание некоторых видов угодий и покосов. Большая часть населения стала кочевать уже на более короткие расстояния [51] . Уже в начале XIX в. в разных местностях Алтая появились различия в условиях землепользования. Жителям левобережья Катуни были указаны границы кочевий, хотя на правобережье такого ограничения не проводилось. Четких границ пастбищ между кочевыми группами не было [52] . В одном из источников об алтайцах говорится так: «Считая себя «одним народом», калмыки (алтайцы. – Г. М.) признают… что вся та территория, в пределах которой они живут… принадлежит всем им сообща, как одному целому» [53] . Еще в середине XIX в. это высказывание соответствовало реально господствовавшим поземельным отношениям; на Алтае зачастую не было земельных разграничений даже между отдельными волостями [54] . К началу XX в., когда до 1/5 части алтайцев уже осела и получило распространение товарное хозяйство, стали разграничивать и пастбищные угодья. Но это изменение коснулось не всех категорий земель. В общинном пользовании оставались все дальние отгонные пастбища [55] . Не ограничивалась свобода переселений на свободные места, где можно было поселяться и хозяйствовать. Источник отмечает случаи поселения на местах, фактически уже обжитых. Местные жители теснились, давая место переселенцам [56] . Пользование летними пастбищами определялось правом первозахвата. Но это право действовало только один сезон, и на следующий год этим пастбищем мог пользоваться уже другой скотовод. Точно так же выглядят поземельные отношения прошлого у алтайцев по полевым этнографическим данным. Старики подтверждали, что пустующие земли имелись в избытке и ими могли пользоваться все скотоводы [57] . Многие высказывались примерно так: «Всю землю не измеришь, здесь меры не существовало, куда хочешь, туда и гонишь скот – вся тайга твоя» [58] . В данном случае речь шла главным образом о летних пастбищах. Зимники были в подворном пользовании, но мест для поселений было сколько угодно. «Ни одна скотоводческая группа не имела определенной земли для выпаса», «где хочешь, там и селись. Земли было много, хватало всем и пашни» [59] . Рассказывавшие приводили примеры захвата богачами многих лучших пашен и пастбищ в личное пользование, куда неохотно пускали посторонних. Но при обширности земель и немногочисленности населения такие захваты мало затрагивали интересы общества. Тем более, что иногда этими «личными» пастбищами все же пользовались и другие скотоводы [60] .
51
«Горный Алтай и его население», т. I. «Кочевники Бийского уезда», Барнаул, 1900; вывод подтверждается и материалами Алтайской экспедиции кафедры этнографии МГУ, 1961 г. «Архив кафедры этнографии МГУ». [Рукопись].
52
«Горный Алтай…», т. I. «Кочевники Бийского уезда», стр. 129.
53
Там же, стр. 135.
54
Там же, стр. 137.
55
Там же, стр. 138.
56
Там же, стр. 141.
57
Об этом свидетельствуют и материалы Алтайской экспедиции…, стр. 19, 38.
58
Там же, стр. 22.
59
Материалы Алтайской экспедиции…, стр. 23.
60
Об этом свидетельствуют и материалы Алтайской экспедиции…, стр. 26.