Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса
Шрифт:
Кочевничество не знало крепостного права. При экстенсивном скотоводстве у кочевников крепостной труд нецелесообразен, установление крепостнических отношений при условии поголовного вооружения народа и отсутствия отделенной от него армии невозможно. Поэтому и кабальные отношения не приводили к появлению сословия закрепощенных. Любой полузависимый бедняк-скотовод мог, разбогатев, стать баем. А в соответствующих условиях – и предводителем. В главе о монголах отмечалось, что в эпоху господства маньчжуров предводители имели известное число крепостных. Но крепостное состояние последних было законодательно установлено китайцами, а не было порождением кочевых порядков. Этих крепостных было ничтожно мало. В зависимость от кочевников попадало завоеванное ими земледельческое население. Однако и здесь отношения не были простыми: «Несомненно, крепостное право и зависимость не являются какой-либо специфически средневеково-феодальной формой, мы находим их всюду или почти всюду, где завоеватель заставляет коренных жителей обрабатывать для него землю…» [82] . Все же искать феодальные крепостнические отношения у кочевников как внутри племен, так и в случае подчинения одних племен другими не следует – такой вывод дает изучение различных материалов. Наиболее показательны (наряду
82
К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 35, стр. 112.
Рабство никогда не имело среди кочевников большого распространения. Оно было главным образом домашним, патриархальным, так как использовать рабов при скотоводческих работах, требовавших определенной квалификации и добросовестности, было невыгодно, ибо охранять рабов сложнее, чем пасти скот и ухаживать за ним. Рабов использовали в небольшом количестве как домашних слуг, рабынь – наложницами. Рабов захватывали главным образом для продажи.
Для лучшего понимания социальной структуры кочевничества следует подробнее рассмотреть положение и функции вождей и старейшин у кочевников. Вожди как военные предводители приобретали значительную власть над соплеменниками и в кочевых империях, и вообще в военно-кочевых условиях. Эти отношения основывались на военной субординации [83] , племенных традициях и обычном праве. Сила вождей заключалась в ополчении поголовно вооруженного народа, который признавал их до тех пор, пока их действия соответствовали нормам обычного права и интересам кочевников. Даже могущественный Чингиз-хан считался с этими обычаями. И его «гвардия» была скорее ударным или охраняющим отрядом, чем силой для удержания в повиновении всего народа. Для этого силы этих отрядов были недостаточными. Вожди у кочевников не составляли замкнутого сословия, и ими могли стать, а зачастую и становились, рядовые кочевники. Лишившиеся достоинства предводителя не сохраняли сословных привилегий (за отдельными исключениями). Некоторыми привилегиями пользовались, например, родственники Чингиз-хана, а также тарханы. Как сословие может рассматриваться «белая кость» у казахов. Однако ханы, выходцы из этого сословия, даже в XVIII в. не имели большой власти в народе и, по свидетельствам того времени, их нередко называли «мнимыми начальниками». «Белая кость» у казахов – проявление традиций империи Чингиз-хана, для которой вообще была характерна исключительно сильная для кочевничества социальная дифференциация.
83
Ср. К. М а р к с. Формы, предшествующие капиталистическому производству, стр. 24.
Большую власть над соплеменниками имели предводители и тогда, когда кочевники попадали под власть земледельческих государств. Предводители выступали в таких случаях как представители народа, своего рода местная администрация, опирались на помощь и авторитет со стороны и, как правило, злоупотребляли своим положением. В целом же в эпохи относительно мирного существования власть кочевых предводителей, вождей, была слабой [84] . Эти лица опирались в значительной мере на богатых скотоводов, чьи интересы они представляли, порой уступали по влиянию племенным старейшинам, хранителям традиций обычного права.
84
См. также: С. Е. Т о л ы б е к о в. Кочевое общество…, стр. 40.
Факты показывают, что предводители кочевников не получали ренты за землю: собирали дань, удостаивались подношений, но порой они ничего не получали от своих соплеменников вообще [85] . Для поддержания своего авторитета и влияния предводителям приходилось оказывать широкое гостеприимство, нередко весьма обременительное для их хозяйства.
Анализ социальной структуры кочевничества показывает, что при сильной имущественной и социальной дифференцированности процесс классообразования не был завершен.
85
Там же, стр. 49, 50 и др.
«Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства» [86] . Явлений, аналогичных тем, что подчеркивает В. И. Ленин, у кочевников в сложившемся виде не обнаруживается. Не наблюдалось у них и другого, отмеченного В. И. Лениным: «…в рабском и феодальном обществе различие классов фиксировалось в сословном делении населения, сопровождалось установлением особого юридического места в государстве для каждого класса. Поэтому классы рабского и феодального (а также и крепостнического) общества были также и особыми сословиями» [87] . Классовая структура выступала у кочевников в недоразвитом виде [88] . Весьма характерно, что у кочевников отсутствовали развитые формы классовой борьбы. История не знает случаев восстаний кочевых скотоводческих племен, подобных крестьянским. При этом следует помнить, что недоразвитость какого-либо явления предусматривает потенциальную возможность «превращения» этого явления в развитое. Однако у кочевников этого «превращения» не наблюдалось. Средства производства не стали монополией класса или сословия, производственные отношения сочетали многообразие черт и форм, начиная от племенной взаимопомощи вплоть до характерных для кабальных и раннекапиталистических отношений. Как только в обществе кочевников начиналось интенсивное классообразование, выражавшееся в лишении непосредственных производителей средств производства, – кочевничество как самостоятельный вид хозяйства начинало
86
В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 15.
87
В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 311, прим.
88
Эту особенность С. Е.Толыбеков подчеркивает у казахов (см. С. Е. Толыбеков. Кочевое общество…, стр. 42).
Весьма сложен и еще далек от окончательного разрешения вопрос о характере общественных отношений у кочевников. В литературе широко распространено представление о том, что у кочевников господствовали либо недоразвитые патриархально-феодальные отношения, либо развитые феодальные.
Рассматривая эту проблему, необходимо подчеркнуть, что совокупность фактов, накопленных наукой о кочевничестве, полностью подтверждает выводы классиков марксизма о характере собственности на основные средства производства у скотоводов-кочевников и не дает никаких оснований подвергать эти выводы пересмотру. Последнее подчеркивается еще и тем, что, неоднократно останавливаясь на проблемах кочевничества, классики марксизма ни разу не называли господствующие у кочевников социальные отношения феодальными. Наиболее наглядно с этой точки зрения высказывание Маркса по поводу института тарханов у монголов: «…этот вид феодальных прав возникает у всех полуцивилизованных народов в результате воинственного образа жизни» [89] . Таким образом, даже у монголов эпохи Чингиз-хана К. Маркс находит лишь отдельные элементы феодальных отношений, происхождение которых он связывает не с производственными отношениями, а с условиями военной жизни.
89
К. М а р к с. Хронологические выписки. «Архив Маркса и Энгельса», т. V. М., 1938, стр. 220.
Анализ фактического материала показывает, что у кочевников отсутствовала феодальная собственность на средства производства и по большей части отсутствовали феодальные производственные отношения.
Вместе с тем нельзя не подчеркнуть, что общественные отношения у кочевников на разных этапах истории отличались значительной сложностью и многоукладностью, что было, в частности, и следствием тесных и разносторонних связей с оседлыми народами. Эти связи в определенных условиях способствовали значительному развитию феодального уклада в среде кочевничества. Особенно заметно этот процесс проявлялся, когда кочевников подчиняли земледельческие государства или скотоводы покоряли оседло-земледельческие области. Однако преувеличивать степень феодализации не следует, ибо некоторые сходные внешние признаки, свойственные, кстати, не только обществам феодальным, но и всем народам, у которых имущественная и социальная дифференциация развивалась в рамках военной организации и в условиях относительно постоянной войны.
Вот почему самого серьезного внимания заслуживает критика взглядов о наличии феодальных отношений у народов Центральной и Южной Америки: «Испанцы (писатели), – указывал К. Маркс, – оставили нам по вопросу о землевладении у южных племен неимоверную путаницу. В неотчуждаемой общей земле, принадлежавшей общине, они видели феодальное владение, в вожде – феодального сеньора, в людях – его вассалов…» [90] .
90
К. М а р к с. Конспект книги Льюиса Моргана «Древнее общество». «Архив Маркса и Энгельса», т. IX, стр. 49.
С этой точки зрения чрезвычайно важна характеристика общественных отношений у кочевых или бывших кочевых народов Средней Азии и Южной Сибири в партийных документах X съезда РКП(б). В резолюции съезда по национальному вопросу отмечается, что помимо населения промышленно развитых районов страны «…остается около 30 миллионов, по преимуществу тюркского населения (Туркестан, большая часть Азербайджана, Дагестан, горцы, татары, башкиры, киргизы и др.), не успевших пройти капиталистическое развитие, не имеющих или почти не имеющих своего промышленного пролетариата, сохранивших в большинстве случаев скотоводческое хозяйство и патриархально-родовой быт (Киргизия, Башкирия, Северный Кавказ) или не вполне ушедших дальше полупатриархально-полуфеодального быта (Азербайджан, Крым и др.), но уже вовлеченных в общее русло советского развития» [91] . Из резолюции следует, что наличие патриархально-феодальных отношений констатировалось лишь у некоторых земледельческих народов, но не у кочевников.
91
«КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК». Изд. 8, т. 2. М., 1970, стр. 252.
Итак, все показывает фактическую и теоретическую несостоятельность гипотезы о так называемом «кочевом феодализме», выдвинутой Б. Я. Владимирцовым и повторенной в ряде работ его последователей. Ни факты, ни теоретические выводы в пользу этой концепции не выдерживают научной критики. Для обоснования этой гипотезы ее сторонники прибегали к необоснованным аналогиям между социальными процессами у кочевников и земледельческих народов средневековой западной Европы; неверно подбирали и интерпретировали факты; пользовались позднейшими данными для реконструкции событий более ранних эпох; произвольно обращались с высказываниями классиков марксизма о западноевропейском феодализме, употребляя последние применительно к кочевым обществам. Впрочем, эта методика доказательств была принята и многими сторонниками концепции развитых феодальных отношений у кочевников. Такая гипотеза, по сути, не что иное, как попытка «конструирования» особой социально-экономической формации у кочевых народов всех эпох, попытка доказать извечность феодализма у кочевников.