Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса
Шрифт:
В литературе высказывались предположения, что у алтайцев еще в эпоху господства джунгарских ханов земля представляла собой феодальную собственность [61] . Л. П. Потапов, высказывавший эту точку зрения, пытался сослаться на статьи ойратского законодательства, в которых, однако, ничего не говорится о правах собственности на пастбища, а в лучшем случае упоминается о распределении земель под кочевья, причем с подобным распределением не связываются никакие юридические нормы [62] . В эпоху подчинения Алтая России землевладение приняло там, по мнению Л. П. Потапова, «монопольный характер зайсанского землевладения и распоряжения зайсанами формально общинной земли…» [63] . Он же приводит примеры захвата отдельных участков пастбищ, участков обрабатываемой земли в личное пользование зайсанов и баев [64] . Такие явления действительно, как отмечалось выше, получили особенно широкое распространение на рубеже XIX и XX вв. в связи с развитием товарного хозяйства, земледелия, зарождением капиталистических отношений. Однако они отнюдь не свидетельствуют о захвате зайсанами и баями земли
61
См. Л. П. П о т а п о в. Очерки по истории алтайцев. М.-Л., 1953.
62
См. Ф. И. Л е о н т о в и ч. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взыскания (уааджин-Бичик). Одесса, 1879; «Монголо-ойратские законы 1640 г.». текст, пер., прим. К. Ф. Голстунского. СПб., 1880.
63
Л. П. П о т а п о в. Очерки по истории алтайцев, стр. 267.
64
См. там же, стр. 267–269.
По «Положению об инородцах» от 22 июля 1822 г., «кочующие инородцы для каждого поколения имеют назначенные во владение земли» и «подробное разделение сих земель зависит от самих кочующих по жребью или другим их обыкновением». В положении говорилось далее, что «утверждаются во владении кочующих земли, ныне ими обитаемые, с тем, чтобы окружность каждым племенем владеемая была, по распоряжению местного начальства, подробно определена» [65] . Л. П. Потапов считает, что установление государственной собственности на землю было лишь формальным актом. Однако источники XIX в., как и полевые этнографические данные, собранные более чем полвека спустя, отвергают это необоснованное утверждение.
65
«Горный Алтай…», т. I. «Кочевники Бийского уезда», стр. 128, 129.
Все сказанное выше позволяет считать, что у алтайцев в условиях кочевого скотоводства господствовало общинное пользование землей, причем между отдельными общинами земля строго не разделялась. При избытке земель, пригодных для скотоводства и земледелия, нет оснований полагать, что все земли находились в распоряжении баев и зайсанов. У баев и зайсанов не было необходимости, да и практической возможности захватывать всю землю, помимо нужной им для ведения собственного хозяйства. Население уплачивало только налоги государству, никакой ренты и т. п. за землю зайсаны не взимали.
Относительно пастбищ у тибетцев китайский автор Фан Синьмань писал, что скотоводы-кочевники Тибета пасли свой скот на пастбищах феодалов и уплачивали им ренту. Однако, в какой форме существовала эта феодальная собственность конкретно, как шел процесс ее становления в географически изолированных горных областях, не указывается [66] .
Исследователь Тибета М. Германнс, долго живший в различных областях этой страны и основательно изучивший здешние социально-экономические отношения, придерживается мнения иного. Приводя множество примеров, он утверждает, что пастбища принадлежали племенам, между которыми они были поделены; так как при экстенсивном скотоводстве кочевники нуждались в больших просторах – между племенами шла борьба за лучшие пастбища, в результате которой размеры землепользования отдельных племен постоянно колебались [67] . Однако в условиях феодальной земельной собственности такая борьба едва ли возможна.
66
См. Ю. И. Ж у р а в л е в. Вопросы этнографии в современной китайской литературе о тибетцах. СЭ, 1958, № 2, стр. 197.
67
M. H e r m a n n s. Die Nomaden von Tibet. Wien, 1949. S. 200.
Наблюдавшие и описывавшие киргизов в XIX в. уделяли мало внимания формам землевладения, распространенным у них. В известной мере этот пробел восполняется письменными источниками. Так. С. И. Ильясов считал, что, «по всей вероятности кочевники-киргизы пользовались амлячной землей сообща, о чем свидетельствует тот факт, что вплоть до XX в. сохранилась общинная форма землепользования» [68] . Опираясь на архивные данные, этот же автор приходит к выводу, что пастбища у киргизов были общинными и использовались сообща, без деления между кочевыми группами [69] . Таким образом, нет оснований говорить о частной собственности на пастбища среди киргизов-скотоводов [70] . По мнению К. Усенбаева, верховную собственность кокандских ханов на землю в Киргизии можно было наблюдать практически только в земледельческой полосе, где сложилась частная собственность на землю. На кочевые земли эта верховная собственность не распространялась [71] . По поводу собственности на пастбища К. Усенбаев пишет: «…пастбища, составлявшие абсолютно большую часть земельных угодий у кочевников и игравшие жизненно важную роль в экстенсивном скотоводческом хозяйстве, находились в общинном пользовании» [72] . О том же свидетельствуют и официальные документы второй половины XIX в. Так, в «Положении об управлении Туркестанского края» (1886 г.) прямо говорится о том, что правила землепользования устанавливаются соответственно народным обычаям, т. е. сохраняется общинное землепользование, исстари бытовавшее у киргизов. В ст. 270 Положения говорится: «Государственные земли, занимаемые кочевьями, предоставляются в бессрочное общественное пользование кочевников на основании обычаев и правил сего Положения». Ст. 272 гласит: «Зимовые стойбища предоставляются в бессрочное общественное пользование каждой волости отдельно, по действительному пользованию и согласно обычаям, а в случае споров – по количеству имеющегося скота и размерам хозяйства». Правила пользования летниками формулировались в ст. 276: «Летние кочевки предоставляются в общественное пользование волостей целого уезда и самое пользование ими определяется народными обычаями» [73] .
68
С.
69
См. С. И. И л ь я с о в. Земельные отношения в Киргизии в конце XIX – начале XX в. Фрунзе, 1963, стр. 158.
70
См. С. И. И л ь я с о в. К вопросу о вакуфах… ИАН КирССР, в. I, 1955, стр. 148.
71
См. К. У с е н б а е в. Общественно-экономические отношения киргизов в период господства Кокандского ханства. Фрунзе, 1961, стр. 89.
72
К. У с е н б а е в. Общественно-экономические отношения… Фрунзе, 1961, стр. 89.
73
«Положение об управлении Туркестанского края». Ташкент, 1903.
Итак, данные показывают, что «народные обычаи» предусматривали общинное пользование пастбищами, и для сохранения этих обычаев не было необходимости устранять или вводить феодальное землевладение. При этом следует подчеркнуть, что кодификация правил землепользования явилась результатом большой подготовительной работы по изучению поземельных отношений в кочевых областях, причем сведения о нормах обычного права собирались главным образом среди наиболее зажиточных, «уважаемых» слоев населения. Если бы представители привилегированной прослойки были заинтересованы в сохранении каких-то феодальных институтов в области землевладения, они сообщали бы сведения, соответствующие их интересам. Однако даже следов подобных сообщений нет ни в материалах исследователей того времени, ни в законодательных актах.
Источники свидетельствуют об общинном пользовании пастбищами у единственно настоящих кочевников Кавказа – караногайцев – и об отсутствии у них феодальной монопольной земельной собственности на землю. Общинное землепользование, будучи в рамках государственной земельной собственности, регулировалось «Уставом об инородцах». Документ основывался на давних традициях, согласно которым «любое незанятое пастбище – мое» и «кто первым займет пастбище – тот и пасет». Без серьезных оснований аулы не меняли мест и маршрутов кочевий. Но население каждого аула могло переместить свой аул [74] .
74
«Акты, собранные Кавказской археографической комиссией», т. 5. Тифлис, 1873; Л. К у ж е л е в а. Ногайцы. УЗ ИИЯЛ. Махачкала, 1964, стр. 218 и сл.; об этом же: Н. П. К а р н а у х. Хозяйство и общественная организация караногайцев в конце XIX – начале XX в. (дипломная работа). «Архив кафедры этнографии МГУ» [Рукопись].
Рассмотренное выше показывает, что существование кочевничества как самостоятельной формы хозяйства зависело от наличия частной семейной собственности на скот и возможности свободно использовать пастбища. Кочевникам часто приходилось под влиянием различных социально-экономических и политических причин кочевать, меняя место жительства и районы выпаса скота; они довольно легко приспосабливались к изменяющимся условиям, что возможно только при общинно-племенном владении и пользовании пастбищами. Окончательное закрепление определенных пастбищ за скотоводами – признак начала разложения кочевничества, перехода к полуоседлому (отгонному) или интенсивному оседлому хозяйству.
Среди многообразия фактов о кочевом скотоводстве указания на наличие частной собственности на пастбища до разложения кочевничества отсутствуют. Таких свидетельств нет ни в описаниях путешественников (в том числе достаточно хорошо знакомых с системой феодального землевладения у других народов), ни в архивных материалах, ни в памятниках обычного права. В основе всех попыток обнаружить у кочевников монопольное феодальное землевладение – более чем шаткие рассуждения о том, что представители привилегированных слоев якобы «маскировали» истинные феодальные порядки. Широко распространено в литературе предположение, что деятельность предводителей по распределению пастбищ «порождала» феодальную монопольную земельную собственность. Но ученые, изучающие кочевников, указывали, что эта «организаторская» деятельность не приводила к монополии определенного слоя общества на землю. Обычное право, в том числе и зафиксированное в XIX в. со слов представителей привилегированных слоев скотоводов, тщательно рассматривает и подтверждает частную собственность на скот, домашнее имущество. Однако в этом праве нигде не упоминается о частной собственности, о монополии какого-либо сословия на землю. Отсутствие представлений о частной монопольной собственности на землю особенно четко прослеживается, когда обычное право оговаривает порядок очередности пользования пастбищами. Бедный уступал дорогу богатому или знатному, а богатый или знатный – старшему по возрасту. Но в целом господствовало право первозахвата сезонных пастбищ. Известно множество примеров, когда в различных группах скотоводов-соседей, уровень развития хозяйства которых ничем не различался, у одних старшины играли существенную роль при распределении пастбищ, у других – в лучшем случае давали советы. Действовали старшины, используя поддержку общественного мнения и ничего не могли противопоставить вооруженному народу. Это препятствовало установлению внеэкономической эксплуатации. В военное время, при переселениях в случае нехватки пастбищ организаторская роль старшин и предводителей возрастала. В годы мирные, при достаточности пастбищ влияние предводителей ослабевало.
Вплоть до эпохи разложения кочевничества отсутствие частной собственности на пастбища определялось экстенсивным характером производства и спецификой производственных отношений. Кочевничество могло существовать лишь до тех пор, пока большая часть народа имела возможность беспрепятственно вести экстенсивное хозяйство, свободно кочевать.
Предводители кочевников и богачи не были заинтересованы в лишении непосредственных производителей средств производства и в установлении сословной монопольной собственности на пастбища и скот. В условиях кочевого экстенсивного скотоводства это привело бы к разрушению экономической базы кочевничества, его общественной организации и лишило бы привилегированный слой общества социальной опоры. Свободные общинники, владевшие скотом и пользовавшиеся племенными пастбищами, составляли войско кочевников и резерв рабочей силы. Если непосредственные производители лишались средств производства, они, за исключением небольшого числа пастухов, работавших по найму у богачей, были вынуждены искать себе средства к существованию вне кочевого хозяйства, что означало ликвидацию самого кочевничества. Этот процесс становился отчетливее по мере вовлечения кочевников в сферу капиталистических отношений.