Революция отвергает своих детей
Шрифт:
На цыпочках, как можно тише, перешли мы вброд через ручей. Вдруг проводник насторожился и подал мне знак. Мы бросились в снег.
Теперь я тоже услышал голоса. Они, как будто, приближались. Прошли одна или две тяжких минуты. Наверное, это были пограничники. Они говорили по–немецки. Что делать? Я думал все время об одном: что я скажу, если меня задержат? Говорить ли, что я преподаватель Высшей партшколы СЕПГ? Как я объясню, что я делаю ночью с субботы на воскресенье на границе между зоной и Чехословакией?
Вдруг
— Не бойтесь, это такие же, как и мы, идущие через границу. Я их знаю. — С этими словами он подошел к группе, я за ним. Они молча протянули мне руки. Они шли из Чехословакии с контрабандой. Один из них предложил сигареты.
У меня только хватило времени подумать, не начнут же они курить в пяти метрах от границы, как один из них уже протягивал огонь, чтобы прикурить.
Тщетно пытался я увести моего проводника.
— Ничего! В эти часы как раз на этом участке спокойно.
Другие, — очевидно также опытные контрабандисты, — закивали, подтверждая его слова. Меня это ни в коей мере не успокоило. Если попадусь я, то меня ожидает худшая участь, чем контрабандистов.
Между тем они говорили о том, где можно в Чехословакии дешевле всего купить товар и где его выгоднее всего сбыть в зоне.
Перекур тянулся без конца. Я все время пытался увести моего проводника, но он был упрям, как настоящий контрабандист.
Вначале они шептались, теперь говорили в полный голос. А я судорожно думал, куда бежать, если откуда-нибудь начнет подходить к нам пограничный патруль.
Наконец наступил конец этим мучительным минутам.
— Счастливого пути, — пожелали мы друг другу на прощанье.
— Скорей! — подгонял теперь меня проводник, — нам еще два часа надо идти, пока дойдем до дома, где нас ждут мои друзья.
Было три часа ночи. Холодный ветер дул в лицо. Мы шли теперь, не сгибаясь.
— Теперь уже не так опасно. Здесь не надо идти так осторожно, в это время чешские пограничники не усердствуют, — успокаивал меня проводник.
Поскольку мы преодолели первую опасность и были недалеко от цели — дома его друзей — мне тоже стало легче.
Через полтора часа мы увидели вдалеке маленькое, занесенное снегом, село. Было половина пятого утра.
— Надо поспешить добраться туда до пяти часов, чтобы нас никто не увидел.
Когда мы подошли поближе, то услышали лай собак. Проводник подал мне знак, но я уже бросился на землю.
— Это вон там, — прошептал он мне, показывая на маленький деревянный домик на краю села. Теперь мы пошли снова так же осторожно, как у чехословацкой границы.
— Никого не видно. Вперед!
Поспешно зашагал он к дому. Я следовал на некотором расстоянии за ним, услышал стук
Итак, первая цель достигнута! Хозяйка дома и ее дочь по–дружески поздоровались с моим проводником на немецком языке. Наша мокрая одежда была развешена для просушки, а нам предложили горячего чая.
Мой проводник собирался уже через несколько часов возвращаться.
— А вы? — спросила меня хозяйка. Я молчал, но он ответил за меня:
— Его надо доставить в Подмокли. Там его ждет друг, который будет ему помогать дальше.
— Когда вам надо быть в Подмокли?
— Между двенадцатью и двумя часами дня.
— Это вряд ли возможно, так как на этих днях прервано автобусное сообщение с Подмокли.
Это было для меня тяжелым ударом. Все мои мысли были направлены только на то, чтобы благополучно добраться до Подмокли.
— Разве нет никакой другой возможности? Хозяйка задумалась.
— Тут один из местного комитета Народного фронта собирается ехать на санях в Теплице. Может быть, удастся устроить, чтобы он вас взял. Оттуда вы могли бы поездом доехать до Подмокли.
Перспектива была не из приятных, к тому же очень рискованная, но другого выбора не было. Вдруг в дверь постучали.
— Сюда, — прошептала она. Прежде, чем я понял, в чем дело, мы стояли в маленькой кладовой.
Посетитель вошел в комнату и стоял совсем близко от двери, за которой мы скрылись. Опять потянулись мучительные минуты. Наконец он ушел.
— Я должен попасть в Подмокли, — повторял я все время. Дочь хозяйки ушла, чтобы разузнать о возможностях поездки.
Наконец через час она вернулась.
— Человек из Народного фронта согласен подвезти до Теплиц мою мать и знакомого, который гостит у нас. Это вы, — обратилась она ко мне, улыбаясь.
Я думал о предстоящей поездке со смешанным чувством, тем более, что я ни слова не говорил по–чешски. Но хозяйка меня успокоила:
— Не бойтесь, это очень молчаливый человек, он ничего не будет спрашивать. Вы должны только с ним поздороваться, а потом попрощаться.
Следующий час я занимался тем, что учил наизусть двадцать важнейших чешских слов. Через час это мне, наконец, удалось.
— Это правильно, — «насхледаноу»?
— Прекрасно! Вы уже говорите, как настоящий чех.
Когда сани подъехали, я поздоровался с местным партийцем по–чешски. Это прошло удачно, он ничего не заподозрил.
Через час мы были в Теплице.
— Насхледаноу! — сказал я на прощанье так уверенно, как будто всю жизнь иначе не прощался.
Через несколько минут поезд уже шел на Подмокли. Счастье, казалось, улыбалось мне. Скоро я встречу знакомого: он должен ждать меня справа от выхода из вокзала. Тогда все пойдет легче.