Революция отвергает своих детей
Шрифт:
На перроне было написано большими буквами: «Подмокли».
С хозяйкой, все еще меня сопровождавшей, я поспешно вышел из вокзала.
Моего знакомого не было!
Я посмотрел на часы. Половина шестого. Почти четыре часа прошло после условленного срока.
— Может быть он ушел на минуту и скоро вернется, — успокаивала меня моя спутница. Полтора часа мы ходили по городу, все время возвращаясь к вокзалу.
Моего знакомого не было. Что делать теперь?
— Я поеду назад, — сказала моя спутница. Она выполнила свое задание и привезла меня
Я обменял у нее немного денег и теперь у меня было достаточное количество чешских крон, чтобы чувствовать себя до некоторой степени уверенно.
Полчаса ходил я еще перед вокзалом взад и вперед, раздумывая и не зная, что предпринять.
После этого я решил ехать в Прагу самостоятельно. Когда я стоял перед указателями на чешском языке и довольно беспомощно старался разобраться в них, ко мне подошел железнодорожник и заговорил по–чешски.
— Я не говорю по–чешски и хотел бы вас попросить помочь мне. Я хотел бы купить билет на Прагу, — сказал я бегло по–русски.
Железнодорожник вежливо поклонился, показал мне дорогу к кассе и заказал там для меня билет.
— Поезд отходит через три минуты.
Так же вежливо проводил он меня на перрон. Поезд почти сразу отошел. Через несколько минут я погрузился в глубокий сон, впервые за эти, богатые событиями, сутки.
— Прага, — толкнул меня один из пассажиров.
Я вышел вместе со всеми. Было половина одиннадцатого вечера.
Сейчас в моей голове было только одно: название улицы и номер дома. Это был пражский адрес на тот случай, если встреча в Подмокли не состоится. Я был немного знаком с городом по моей поездке в 1947 году. Найти улицу было не трудно.
Чем ближе я подходил к дому, тем больше росли мои надежды. Еще несколько минут и я свяжусь с друзьями, которые мне помогут добраться до Белграда.
Вот она! Спасительная квартира!
Я постучал. — Ответа нет.
Еще раз. — Никакого ответа.
Стучу снова и снова. Напрасно.
Теперь мое положение стало совсем серьезным. Я был Праге совсем один. Чешских денег у меня было сравнительно мало, у меня не было никого, к кому я мог обратиться и, самое главное, время близилось к полночи.
Что делать?
Идти в отель? Невозможно. Я не говорил по–чешски и у меня не было чешских документов. О внезапном появлении иностранца немедленно сообщили бы «куда следует».
Ходить целую ночь по городу? Очень опасно. Особенно после двенадцати часов ночи на меня могли легко обратить внимание и потребовать документы.
Поехать в пригород и там переночевать у крестьянина? Для этого было уже слишком поздно.
Я судорожно пытался вспомнить все инструкции, которые мы получали в школе Коминтерна, проходя предмет «Нелегальная работа». Но инструкции, что ты должен делать во время побега в одиннадцать часов ночи, без денег, без документов, в столице страны, языка которой ты не знаешь, — такой инструкции мы тогда не получали.
Через несколько минут я принял решение. Сначала надо было
Лучше всего идти еще раз на вокзал. Когда я туда прибыл, то было уже без четверти двенадцать. Здесь я чувствовал себя уже увереннее. Я не был одинок.
Только что начала меня эта мысль успокаивать, как я, взглянув случайно в зал ожидания, увидел, что два чехословацких милиционера проверяют документы.
Мои нервы напряглись до предела. Спокойствие! Спокойствие, только не показывать, что волнуешься! Совсем медленно я направился в уборную и заперся там. Конечно, я знал, что и там я не в безопасности. Но я мог быстро просмотреть мои карманы и уничтожить все, что могло бы вызвать подозрение во время возможного контроля.
В дверь постучали. Голос что-то крикнул по–чешски. Открыв, я увидел, что, к счастью, это был не милиционер, а железнодорожник. Я взялся за голову и инстинктивно заговорил по–русски:
— Извините, мне стало дурно. Наверно выпил лишнего. — Железнодорожник ухмыльнулся и проводил меня к выходу.
Я ушел от проверки. Но сколько их еще будет этой ночью?
На ступеньках, ведущих в здание вокзала, я закурил. Рядом со мной стоял человек средних лет. Я молча протянул ему сигарету. Он взял и что-то сказал по–чешски.
— К сожалению, я не говорю по–чешски, а только по–русски и по–немецки, — произнес я на обоих языках.
Он предпочел немецкий язык.
— А вы откуда?
— Из Берлина.
Я был просто не в состоянии, после всего пережитого, выдумывать еще одну историю.
Может быть, он мог бы мне помочь устроиться на ночевку. Я начал осторожно.
— Собственно говоря, я должен был сегодня вечером ехать дальше, но ничего из этого не вышло. Теперь я могу ехать дальше только завтра, но не знаю, где мне сегодня ночевать.
— А вы куда едете?
Я решил поставить все на одну карту.
— В Белград.
— В Белград? — прошептал он и молниеносно оглянулся по сторонам.
— Пойдемте со мной. Я ждал кое–кого, но он сегодня все равно еще не приедет. Вы можете переночевать у меня.
Мы быстро отошли от вокзала. Я с трудом поспевал за ним. По дороге он не произнес ни слова и я уже начал сомневаться. Разве не было с моей стороны легкомыслием сказать совершенно чужому человеку, что я еду именно в Белград? Куда он меня поведет? Приведет ли он меня действительно к себе домой? Может быть мне надо бежать?
Но куда бежать?
Мы шли, приблизительно, четверть часа и были на безлюдной улице.
— Теперь недалеко, — прошептал он.
Наконец он остановился у подъезда, вынул из кармана ключ, а я быстро посмотрел, нет ли на стене какой-либо доски с названием учреждения. Нет, это был жилой дом. Но разве это означало, что я в безопасности? Разве самыми опасными изо всех учреждении не являются именно такие, где нет дощечки с названием? Но почему-то у меня было чувство, что идти за ним можно, не опасаясь.