Рейд в опасную зону. Том 2

Купцов Мэт

Сашка поворачивается к нам, взгляд у него тяжёлый, почти злой.

— Скажите, что я не развёлся! Я помирился с Нинкой. Молодой девчонке жизнь портить не хочу. Она этого не заслужила.

С этими словами он резко отворачивается к стене, будто ставит точку.

Мы остаёмся стоять, не в силах осознать услышанное.

Никто не знает, что сказать.

Гусев сжимает кулаки так, что костяшки белеют. Колесников шумно выдыхает, хрипло кашляет и, кажется, вот-вот что-то скажет, но передумывает.

Я чувствую, как моё горло сжимается. Слова застревают где-то в груди.

— Сашка… — начинаю я, но он молчит, не двигается, уставившись в стену.

Эмоции давят, как будто воздух вытянуло из палаты.

Сожаление, бессилие, уважение — всё это одновременно, но сказать что-либо невозможно.

Колесников кивает в сторону двери.

— Пойдёмте. Пусть он… — дальше не может договорить.

Останется один? Придет в себя?..

Смирится?

Что за… подлая судьба!

Глава 6

— Товарищ полковник, разрешите доложить.

Кивает коротко, пальцы барабанят по краю стола.

— Группа завершила задачу. Склады боеприпасов противника в районе кишлака уничтожены. Подорваны зарядами.

— Взрывов было два? — спрашивает, не дожидаясь окончания.

— Так точно. Объекты полностью разрушены. Боеприпасы, включая гранаты, мины, патроны и оружие уничтожены. Взрывы вызвали детонацию остатков, огонь видели с радиуса пяти километров.

Полковник кивает, но его взгляд задерживается. Он ждёт дальше.

— Потери?

— Без потерь. Но есть раненный, товарищ полковник. Лейтенант Шохин получил ранение в бедро и во вторую ногу выше колено.

Грачев замирает.

— Почему вас не прикрывали с воздуха? Почему не дождались вертушки?

— Вертолёты не могли подойти ближе из-за обстрела. Мы приняли решение двигаться через овраг и холмы, чтобы сократить время. Вступили в перестрелку с моджахедами, но сумели уйти, несмотря на то, что у нас был раненный боец Шохин. Вытащили его из-под обстрелов.

Полковник хмурится. Пальцы сжимаются в кулак. Но вместо того чтобы начать разнос, его голос холодный и ровный.

— Шохин как держится?

— Стойко.

— В курсе уже… Доложили. Понимаешь, Беркут, такие, как он, держат армию. И вы молодцы, что не бросили товарища.

— Так точно, товарищ полковник. Мы донесли его к точке эвакуации. Сейчас уже прооперировали его.

Полковник смотрит, будто ищет в моём лице подвох. Но я стою спокойно, встречаю его взгляд. Он откидывается на стуле, выдыхает.

— Вы молодцы, Беркут. Но лучше бы потерь вообще не было. Ты знаешь, что на твою группу — все смотрят? — Киваю. — Так держать. Свободен.

Когда до двери остаётся несколько шагов,

он зовёт.

— Стой.

Разворачиваюсь.

— Скажи ему спасибо. И что я буду ходатайствовать о его награждении. Ну, и конечно, само собой, отследим его дальнейшую судьбу. Не бросим…

Я спешу к Шохину в медсанчасть. Там уже все наши парни собрались.

В медсанчасти пахнет лекарствами, потом и едва уловимым запахом дешёвого табака. Мы входим в палату, где лежит Шохин. Он бледный, но глаза живые, как всегда. Даже раненый, он держится, будто ему всё ни по чём.

Шохин лежит в палате бледный, но взгляд цепкий, с вызовом. Я, Колесников и Гусев стоим у его койки, молчим. Слова подбираются трудно.

Сашка сам прерывает тишину.

— Чего встали, как на похоронах? Я ещё жив, — усмехается он, но усмешка выходит кривой. — Давайте, валите уже. А то мне тут скучно с вами.

Колесников пыхтит, будто собирается что-то сказать, но махает рукой. Гусев протягивает руку, крепко сжимает Шохину плечо. Я же остаюсь на месте.

— Ты как, Сань?

— Нормально. Только Ленке передайте, чтоб не приходила. Не хочу этого всего.

Его слова обухом по голове. Он так решил и ничего уже с этим не поделать.

— Ну что, герой, как ты? — Колесников пытается достучаться до Санька.

Шохин усмехается, кривя губы.

— Можно сказать, моей смерти не дождётесь, Колесо, скоро на спине вас таскать буду.

Гусев хмыкает, но что-то в его лице выдаёт напряжение. Он подходит ближе.

— Слышал переводят тебя в Ашхабад. Там тебе культи будут делать.

Шохин отмахивается.

— Успеется. Зажить еще должно.

— Если что, на протезы скинемся, ты только дай знать, куда деньги перевести.

— Да вы что ребята, мне же по армейской линии положено. Я еще повоюю!

Я молчу. Говорить трудно, комок в горле. Подхожу, смотрю прямо ему в глаза:

— Ты главное — держись, Саня.

Он смотрит на меня и вдруг произносит серьёзно.

— А вы там без глупостей. Я тут за вас переживать буду.

Колесников снова пытается разрядить обстановку.

— Мы? Какие глупости? Разве что по девушкам ходить начнём.

Шохин ухмыляется.

— Ну-ну, давайте! И за меня тоже полюбите…

Мы замолкаем.

Ленка. Медсестра, что бегала вокруг него с тех пор, как его привезли. Я знаю, что она приходила каждый день, пыталась заглянуть, поговорить. Но он её оттолкнул. Сказал, что не хочет её видеть.

После визита нас перехватывает Маша Озерова, сидит на крылечке у палатки, срезая яблоко ножом.

— Как он может так ваш Шохин! Ленка к нему раз, два — а он ни в какую. Даже попрощаться с ней не захотел.