Рейд в опасную зону. Том 2
Шрифт:
Гусев хмурится.
— Почему?
Маша пожимает плечами, но голос у неё возмущенный.
— Сашка сказал ей, что он женат, что никуда от жены не уйдёт. А она ему что? Она его чуть не на руках носила, ночами не спала, рану обрабатывала. А он…
Я пытаюсь спросить спокойно.
— Она как?
Маша вздыхает.
— Как, как… В слёзы, конечно. А потом замолчала и всё тут. Ленка в другую часть хочет перевестись, — добавляет она, будто эта информация может что-то изменить.
— Маш, я никак не могу повлиять
Она вскидывает на меня свои глаза, полные молчаливого укора.
Мы молчим. Каждый думает своё. Гусев первый нарушает тишину.
— Жена… А жена его знает, что он тут?
Маша смотрит на него исподлобья.
— Да что она знает. Она там, он тут. И Ленка теперь совсем одна.
На следующее утро Сашу Шохина увозят в Ашхабад на дальнейшие операции и лечение.
Раннее утро. Воздух пропитан прохладой, ещё не прогретой солнцем. Мы стоим рядом с вертолётом, не произнося ни слова. Тяжёлый звук лопастей, будто отсчитывающий последние секунды, забивает уши.
Санитары аккуратно поднимают носилки с Шохиным. Он бледный, но глаза всё те же — упрямые, как у быка. Сначала я думаю, что он молчит, но, когда санитары проходят мимо нас, он ухмыляется и бросает.
— Ну что, орлы, не запорите тут без меня дела! Вернусь — проверю.
— Проверишь, проверишь, — Колесников делает вид, что улыбается, но голос звучит хрипло. — Ты там сначала восстановись.
Шохин хмыкает, кидает взгляд на меня. Я делаю шаг ближе, кладу руку ему на плечо.
— Мы будем ждать от тебя вестей, как ты там, Саня.
Он смотрит прямо в глаза, как будто хочет сказать что-то важное, но только усмехается.
— Главное — живыми дождитесь.
Санитары уносят его дальше, к борту. Гусев резко отворачивается, теребит портупею, стараясь не выдать, что глаза блестят.
Шохина поднимают на борт, носилки устанавливают в проходе. Один из санитаров прикрывает его одеялом, но Шохин отмахивается.
— Не надо мне этого барахла. Сам справлюсь.
Когда дверь вертолёта закрывается, он последний раз поднимает руку, машет нам. Мы стоим, как вкопанные, пока лопасти не начинают разгон. Пыль взлетает в воздух, закрывая глаза и заставляя нас зажмуриться.
Колесников первый нарушает молчание.
— Вот так. Без него теперь.
Гусев качает головой.
— А как он там, в Ашхабаде, один будет?
Я отвечаю коротко.
— Он выдержит. И мы тоже должны.
Я представляю его сейчас перед своим внутренним взором.
Как он там…
Вертушка отрывается от земли, Шохин лежит на носилках, глядя в обшивку вертушки. Санитары рядом переговариваются, но он не слушает. Перед глазами мелькают наши лица — Ленка, которая так и не пришла попрощаться, Колесников с его вечными подколами, Гусев с каменным лицом, я, молча смотрящий ему в глаза.
Он думает, что всё сделал правильно. Ленка…
Санитар склоняется над ним.
— Лейтенант, как самочувствие?
Шохин открывает глаза и с трудом выдавливает.
— Живой. Этого достаточно.
Он поворачивает голову к окну, где за стеклом остаётся пыльное поле и люди, которые стоят и смотрят вслед.
Спустя два дня, что дали нам на отдых вызывает меня полковник Грачев. Вхожу в его кабинет. Там всегда пахнет табаком и бумагами. Полковник разглядывает карту, показывает пальцем на точку.
— Это Панджшер, Беркут.
А вот и оно — началось!
Он вдруг поднимает глаза, словно заглядывает мне прямо в душу.
— Слышал, товарищ полковник, — отвечаю. — Его в 1982 году пытались брать и блокировать. Похоже снова заваруха начинается.
Киваю, сглатываю.
— Базарак. Вы туда отправляетесь. Тактический воздушный десант. Высаживаетесь с вертолётов, блокируете противника в восточной части ущелья. Караваны из Пакистана с оружием моджахедам не должны пройти. Задача понятна?
Киваю.
Тактический воздушный десант применяется на направлении главного удара всего соединения, чтобы участвовать с основными войсками в разгроме противника. Для сохранения высокого темпа наступления — затруднять противнику маневрировать резервами, взламывать управление его бойцами, препятствовать пополнению его оружием и боеприпасами.
Грачев медленно водит пальцем по разметке на карте.
— А что по маршрутам?
— Лазейки знают лучше нас, — сухо парирует Грачев. — Именно поэтому вы там будете. И, Беркут, это участие в общевойсковой операции 40 -й армии. Все должно быть слажено. Участвуют все силы.
Он делает паузу, как будто взвешивает, стоит ли продолжать.
— Техника у них есть, — добавляет он, — И ландшафт их прикрывает. Ваша задача — зачистить, перекрыть и удержать.
Слова «удержать» звучат так, будто нас отправляют в ловушку.
— Есть, товарищ полковник.
Я выхожу из кабинета, на ходу застёгивая китель. Гусев и Колесников уже ждут меня возле БТР.
— Опять на передовую? — ухмыляется Гусев, но в глазах у него ни тени веселья.
— Панджшер, — отвечаю коротко.
Колесников кивает, поднимая автомат.
— А говорили, они только в горах сидят. Видать, скучно стало.
— Не скучно, — отрезаю я. — Просто знают, где их не достанут.
Мы начинаем собираться. Пулемёты, боезапас, гранаты. Каждый грамм амуниции ложится на плечи с весом в десять раз больше, чем есть на самом деле. Никто не говорит, но все знают. Панджшер — это ад.
Загрузившись в «вертушку», я стараюсь не думать о том, что нас ждёт. Лопасти рвут воздух с таким звуком, будто хотят разорвать время на куски.