Рейд в опасную зону. Том 2
Шрифт:
Мы идем в кассы, выстраиваемся в очередь за билетами. Оба в форме — спецназовские кители чистые, но с характерной вытертостью на локтях и плечах. Никто на нас не обращает внимания.
Да уж, Москва — особый город. Никому до тебя нет дела. Не считая только, патрульных.
Купив билеты, смотрю на часы. Скоро отправление поезда.
Надо спешить.
На перроне пахнет углём, металлическим налётом рельсов и чем-то сладковато-дымным — это запах горячего чая из вагонов-ресторанов. Тележки на колёсах скрипят
Поезда стоят на путях, длинные, тёмно-зелёные, с белыми полосами по борту и надписью пунктов прибытия на вагонах. У каждого второго окна сидят пассажиры, выглядывая наружу. Наша проводница, молодая женщина с заплетённой косой и в форме, с кокетливой улыбкой проверяет билеты, кивает нам.
— Девятое купе.
Внутри вагона прохладно. Полы натёрты, пахнет чем-то химическим, смешанным с привычным для поездов ароматом дерева и старой обивки. Сиденья мягкие, с красноватым оттенком, покрытые простыми, но аккуратными чехлами. У окон — занавески, слегка потёртые, но чистые.
Мы сели, вагон начал покачиваться, и поезд двинулся. Сквозь окно сначала мелькали ряды товарных вагонов и низкие склады, потом городские окраины — длинные многоэтажки, ряды гаражей, пустыри с сиротливыми деревьями. Постепенно бетон сменяется зеленью — леса, поля, перелески.
Небо ясное, солнце светит, окрашивая горизонт. На мгновение я забываю обо всём, наблюдая за тем, как природа за окном живёт своей тихой жизнью.
В нашем купе попутчики. Семья с ребёнком и пожилой мужчина. Ребёнок уснул, женщина молчит, а старик не против перекинуться словом-другим.
Диалог сам по себе потёк. И про службу, и про жизнь, и про тех, кого больше нет.
— А вы откуда, хлопцы? — спрашивает пожилой мужчина, прищурившись.
— Из Афгана, — бросаю, глядя в окно.
— Ох, тяжко вам там, — вздыхает старик. — Сын у меня тоже служил, но не дожил…
Из соседнего купе послышался шум — громкие голоса, женский вскрик. Мы с Сашкой переглянулись. Не сговариваясь, я встаю.
— Сиди. Я сам разберусь.
Открываю дверь соседнего купе — картина неприятная. Два здоровенных мужика, явно подшофе, к девушке прицепились. Один за руку хватает, другой, глядя на нее, ухмыляется.
— Успокоились быстро! — говорю, вставая в проходе.
Они оглядываются, видят форму, но наглости не теряют.
— Ты кто такой? — рычит один.
— Тот, кто вас сейчас в чувство приведёт.
Они поднимаются, начинают выпирать грудь, но я первым делом хватаю ближнего за запястье и заламываю руку. Резкий рывок — и он летит в сторону двери. Второй бросается, но промахивается, а я подсекаю его ногой. Он валится на пол, но пытается встать. Сверху добавляю локтем по плечу — не больно, но хватает, чтобы успокоился.
— В тамбур! — киваю обоим, поднимая
В тамбуре продолжается недолгая разъяснительная работа. Пару апперкотов, один контрольный толчок спиной в стену — и оба едва стоят, опираясь друг на друга.
— Всё-всё, командир, поняли! Больше не будем! — мямлит один.
— Тогда пошли!
Возвращаемся в купе. Оба молчат, как нашкодившие школьники, стараются не смотреть на девушку. Проводница тут же пересаживает её в другое купе.
Старик из нашего купе хмыкает, кивая мне.
— Молодец, сынок, вступился. Девчонок обижать — последнее дело.
Сашка ухмыляется.
— А говорил, сиди… Ну, ты как всегда, Беркут.
Мы расселись, но я чувствую, что напряжение ещё держит. Вдруг старик неожиданно произносит.
— Знаете, парни, это всё хорошо, конечно. Только вот не все будут вам благодарны за такие дела.
— Это как? — спрашиваю, глядя на него.
— А вот увидите. Жизнь не всегда благодарит героя.
— Жизнь все расставит по своим местам, — бросаю я и отворачиваюсь.
Его слова будто бросают тень в вагон, и я ловлю себя на том, что вновь смотрю в окно. Поезд набирает скорость, и тишина тянется, как туго натянутый провод. Только теперь я думаю не о том, что будет на месте, а о том, кто ещё может встретиться на этом пути.
Прибываем на станцию назначения.
— Ну, бывайте, попутчики! — прощаемся с соседями по купе и выходим из вагона.
Ночь спустилась над землю.
На крохотной станции поезд стоит две минуты, достаточно, чтобы сойти. Но больше здесь делать нечего, тем более ночью.
— Ну, Сашка, что будем делать? На вокзале заночуем?
— Нее, Беркут. Тут близко уже, попутку поймаем.
— Давай!
Первый же грузовик тормозит возле нас.
В темноте только тени от фар грузовика мелькают в деревьях. Мы с Сашкой сидим в кузове, привалившись к холодному борту. Грузовик трясёт, на каждой кочке я стараюсь держать равновесие.
Время давно сбилось. Сколько мы уже в пути? С Казанского вокзала уехали утром. Часы на руке показывают почти десять вечера. Ещё час назад бросали монетки, чтобы водитель нас подобрал. Повезло. Подобрал первый же.
— Беркутов, чего ты молчишь? — Сашка толкает меня локтем в бок. — Сразу говорю, жену видеть не хочу. Пройдём ночевать к бабе Любе — а что? Жена меня не ждет. А если пойду, за себя не ручаюсь — обоих на…
— Сашка, завязывай давай! — обрываю я. — Не зачем тебе к ней идти, она сделала свой выбор. Ты — свой.
— Есть одно «но», Беркут! Сын там у меня — Славка, восемь лет пацану, — затягивает он, голос ломается. — Эта с…ка написала, что у Славки новый отец — Валера. Представляешь?
Сашка закипает. Вижу, как его лицо краснеет в темноте, кулаки сжимаются.