Рейтинг любви
Шрифт:
Справа раздались шорохи.
Лилия Горная скосила глаза в сторону клеток: канарейка Чича встряхнулась всем тельцем и принялась тщательно чистить перышки. Морской свин Сема топтался на месте, то зарывая влажный нос в клок сена, то вынимая его на свет Божий.
«Зойка – умница. Зря я над ней смеялась. Животные в доме – это так хорошо, словно снова в детство возвращаешься», – подумала Лилия.
На губах ее появилась добрая улыбка, она встала с табурета, потянулась.
«Никогда мне не разгадать загадку обмороков на Зойкиной
В гостиной с надрывной слезой кричали очередную песню:
– Ой, кто-то с горочки спустился! Наверно, милый мой идет!..Радиозвезда сделала два шага в сторону двери…
13
Отпев про горочку и про милого, который по этой горочке идет, гости засобирались домой.
– У меня завтра заседание в Южном округе. Буду делиться опытом воспитательной работы с коллегами-депутатами, – объявила Софья Чокчок, одергивая свой мужской пиджак. – Сейчас поеду отдыхать в гостиницу. Иван Иванович, если вы со мной, то я с вами.
– Я со всеми, – туманно ответил Иван Иванович Селедка.
Мадам Теплоэлектроцентраль, стоя в прихожей у зеркала, решительно сломала руины прически-трубы, вытащила из сумочки расческу, расчесала волосы, а расчесывая, извлекла из головы короткий густой шиньон, бросила его в целлофановый пакет, пакет опустила в сумочку, затем достала другой пакет, что-то привычно выплюнула в него, мятым платком насухо вытерла вишневую помаду, вынула другую помаду и принялась подводить губы, тщательно их выпячивая.
Через полминуты перед народом предстала бодрая старушенция лет семидесяти с проваленным розово-карамельным ртом.
– Вот так-то вот! – радостно прошамкала бывшая мадам Теплоэлектроцентраль. – Вы мне как родные стали. Славно мы выпили, закусили. Ловить здесь больше нечего, а значит, я стеснение отбросила. В чужих волосах, ребятки, жарко, вставные зубы – натирают. Помаду я с детства люблю розовую. Так что извиняйте! Спасибочки за компанию!
И старушенция тополиной пушинкой вылетела за дверь.
– Прямо серпом по икроножным мышцам, – протянул Родриго Гонсалес, держась за дверной косяк. – Зой, я же тебя просил – приглашай людей проверенных. Где это бабка работает, кто она? Чьи зубы во рту, да еще с бриллиантами?
Зойка пожала плечами:
– Про зубы не знаю. Но уж больно хорошо эта дама мне в супермаркете про заливную рыбу рассказывала. Потом про судьбу, про одиночество. Ну, я и решилась пригласить ее к нам на Селедку.
– Какую селедку? Никакой селедки сегодня в меню не было, – насторожился муж Родриго.
– Да, на Селедку Ивана Иавановича, странный ты человек! На холостяка! Чтобы встретились два одиночества! – раздраженно пояснила Зойка.
– Может, она аферистка с вокзала? – предположил Редька-Родриго. – Корми всех с
Единственный раз в жизни папа Поплавков издал каталог своих скульптурных произведений. Эта процедура заняла у него пять лет, во время которого он ругался-собачился с фотографами, редакторами, издателями, спонсорами, а также с зятем и дочерью, но с последними по заведенной семейной привычке.
В итоге бурных усилий в свет вышел тираж – 100 экземпляров. Пять каталогов папа-скульптор подарил: 1 – председателю дачного кооператива Н.Н. Безпрозванных; 2 – продавщице Тамаре, которая семнадцать лет бессменно отстояла за прилавком станционного магазина «Незабудка»: у Тамары папа всегда брал водку и пепси; 3 – соседям по даче Колодцевым; 4 – школьнице пятого класса Дуне Звоноревой, пришедшей ни с того ни с сего к отставному скульптору за автографом, и 5 – случайному попутчику в электричке.
Девяносто пять экземпляров папа положил в тумбочку под клетки с Семой и Чичей. Три штуки из девяносто пяти были кем-то взяты для ознакомления без сообщения об этом хозяевам, попросту украдены. Значит, семейство Гонсалесов-Поплавковых располагало девяносто двумя каталогами. «Это мои пропуска в мировое искусство! – кричал папа Поплавков с дачи в телефонную трубку. – Берегите каталоги! Я умру, если вы их разбазарите, черти!»
…Услышав предположение мужа, что старушенция, выплюнувшая в целлофановый пакет зубы с бриллиантовыми искрами, могла украсть папин каталог, Зойка немедленно бросилась на кухню, чтобы проверить – правда ли это или чушь собачья.
Через секунду раздался Зойкин истошный крик.
Он висел в квартире однообразной, мощной нотой, напоминая сирену «Скорой помощи».
Софья Чокчок, психолог Визуаль и Редька-Родриго бросились на кухню.
Там на полу, точнехонько в центре овала, нарисованного десять минут назад Зойкой, лежала в глубоком обмороке радиозвезда Лилия Горная. Ее рыжие густые волосы разметались в разные стороны по полу, как змеи над головой Медузы горгоны. Алое лаконичное платье живописными складками задрапировало изящные длинные ноги. Губы были чуть-чуть приоткрыты, ресницы сомкнуты, легкий румянец играл на нежных щеках.
– Красивая женщина, – пробормотал Иван Иванович Селедка.
– Вот это да! – выдавил Редька-Родриго.
– Кошмар! – решительно произнесла депутат Софья Чокчок.
– Ужас, – выдохнула доктор психологических наук Визуаль.
Хозяйка дома закрыла рот-сирену, метнулась к полкам и уже сунула под нос школьной подруге маленькое зеркало.
– Дышит, – деловито сообщила Зойка. – Значит, так. «Скорую» вызывать не будем. Последний раз, когда Федька Кампанелла здесь грохнулся, медики ехали к нам два часа сорок семь минут. Подхватываем Лильку под белые руцы, белые ножки, выволакиваем из подъезда и голосуем любую машину.