Рейтинг любви
Шрифт:
В коридоре раздался душераздирающий вопль, а затем – дикий, первобытный, дробный грохот. Из коридора несся с напором одержимого носорога Иван Иванович Селедка. Он так и не добрался до туалета, на полпути его остановил голос Лилии Горной.
– Родриго! – завопил Иван Иванович. – Кто из женщин сказал: «Любимое соплодие травы императора Наполеона!»? Я обожаю этот голос! Он идет из нутра дамской сути! Ради него я готов на подвиг!
Господин Селедка влетел в гостиную молодым козленком. В его рыжих глазах уже не качалась тоска, сияли лишь натиск мужественности, жажда любви и секса. Холостяк сразу распознал
– Лилечка! Я ваш фанат! Вы мой кумир! Подарите автограф, Лилечка! Подарите танец, Лилечка!.. Всю себя! – прорычал он последнее так, что с «Ленина на „Авроре“ посыпалась гипсовая крошка.
Все столкнулось, смешалось, завертелось.
Над сдвинутым в сторону столом полетели анансы – соплодия травы семейства бромелиевых. Они страстно, сладко пахли, внеся в общую сумятицу ноту томного юга, невысказанных обещаний и нарождающихся надежд. Ананасы кидала из целлофановой сумки Лилия, ловила Зойка, чтобы помчаться в ванную комнату и помыть под бойкой кудрявой струей холодной воды из нового шарикового смесителя.
Редька Гонсалес поставил зажигательную музыку, гости пустились в пляс. Кандидатки в невесты наперебой кричали:
– Я расскажу на работе, что была в гостях с самой Лилией Горной!.. А я расскажу, что ела ананасы Лилии Горной!.. Никто не поверит, что сама радиозвезда держала меня за руку!
Прическа мадам Теплоэлектроцентраль сбилась в сторону, распушилась, конец трубы лег ей на плечо: кстати, этот беспорядок очень шел женщине. Доктор наук Визуаль смеялась громко, как лошадка, выпущенная на майский луг после долгого стояния в конюшне. Софья Чокчок разрумянилась: маски семейной драмы, а также жизненной трагедии были забыты, завтраки в постель канули в мифы, Софья выделывала ногами такие народные кренделя, что присутствующим хотелось встать в кружок и ритмичными хлопками поддерживать плясунью.
Иван Иванович, пытающийся пробиться сквозь общее сумасшествие к радиоведущей, застрял в крепких руках Редьки Гонсалеса и исполнял танец живота, плеч, ягодиц и спины одновременно. Страшно было смотреть на господина Селедку, на его пробудившуюся страсть, линии извивающегося тела. Больше всего Редька Гонсалес опасался, что Иван Иванович вырвется из его каменных тисков и сожмет в чувственном объятии школьную подругу жены.
Лилия Горная сияющим факелом (вы не забыли, что на ней было алое лаконичное платье?) раскачивалась посреди гостиной, подняв руки вверх, купаясь в струях своей славы, волнах народной любви, и каждый, кто видел эту гибкую манящую фигуру с облаком рыжих волос на плечах, мог запросто подумать: «Вот свободная женщина. Она – животрепещущий символ новой России».
Зойка металась по гостиной, ловко подхватывая то падающие со стола рюмки, то летящие с полок сувениры, то самоотверженно закрывая телом «Ленина на „Авроре“.
– Пожалейте скульптуру! – вопила она. – Вы разобьете итог девяти лет творческой жизни папы-монументалиста!
Аллергия на слово «монументалист» у Зойки прошла.
Вот что делает с людьми женский голос!
О, женский голос! Нежный, сладкий, зовущий, плачущий, медовый, клокочущий, просящий, повелительный, радостный, слабый, шепчущий, с серебряными нотами и без них, с
О! Женский голос, ты правишь миром! Вселенной, галактикой – запросто. Мужским непокорным сердцем – легко, играючи. И кто поспорит с этим, тот, бедный, не догадался, что женский голос – это сама жизнь.
Все однажды кончается, как сказал классик с полузабытой фамилией. Эйфория от встречи с радиозвездой тоже испарилась: присутствующие успокоились, зажигательные ритмы сменили романтические мелодии, Редька Гонсалес кухонным ножом умело разрубил ананасы на шестьдесят пять долек, разлил коньяк по рюмкам, считая янтарные брызги; компания уселась передохнуть.
С удовольствием грызли ананасовые дольки, в охотку потягивали коньяк.
Лилия увлекла Зойку на кухню.
– Старуха, делу – время, потехе, сама знаешь что, – сказала она строго в коридоре. – Идем осматривать место, где семь раз люди лишались самого дорогого, что у них есть – сознания.
Зойка не сопротивлялась, тащилась по длинному коридору, но под нос ворчала, мол, идиотка ты, Горная, вылезла все-таки со своими ананасами на авансцену, теперь мой план с Селедкой коту под хвост…
– С какой селедкой? – не поняла радиоведущая.
– Да холостым Иваном Ивановичем. У него рыбная фамилия, прямо по Чехову. Селедка он, с самого рождения. Я теперь его ни на ком не женю, он в тебя втюрился. А знаешь, как плохо женщине без мужчины? – с грустинкой брошенной женщины спросила Зойка Гонсалес-Поплавкова.
– Догадываюсь, – отрезала Лилия. – Я хоть и замужем, а все одна мотаюсь туда-сюда, работаю на износ.
– Бедная ты моя, – ласково обняла Зойка ее за плечи. – Не слушаешь ты подругу детства, а я же тебе как сестра. Я всегда твердила: твоя судьба – Сашка Полистратов. Ну? Трусы в дупле школьного ясеня? Забыла?
– А-а, – отозвалась Лилия Горная. – Ага. Почему он – моя судьба?
– Полистратов сох по тебе, балда! Весь район об этом знал, одна ты делала вид, что у тебя на уме учеба, университет, прочая похабель! Полистратов сейчас в Америке директор банка, долларами ворочает, на белых яхтах плавает.
Подруги уже стояли на пороге кухни. Лилия посмотрела в зеленые глаза Зойки долгим, проникновенным взглядом.
– Зой, – проговорила радиоведущая грустно и серьезно, – как гласит народная мудрость североамериканских индейцев, не в долларах счастье.
– Опять шуточки! – возмутилась Зойка Гонсалес-Поплавкова. – В чем же это проклятое счастье? В чем, по-твоему?
– Не знаю, – призналась Лилия Горная искренне и переступила порог кухни.
Зойка тяжело дышала радиоведущей в правое плечо.
Быстрым оценивающим взглядом звезда эфира отметила: вещи и предметы, увиденные ею на фотографиях, стояли, висели, лежали на своих местах. Посуда, камуфляжный холодильник, пионерский горн, вышитый владимирской гладью фартук-комбинезон, кричащие фиолетово-оранжевые шторы, медный таз с длинной деревянной ручкой, печь СВЧ, плита «АЕГ», макет колумбовой шхуны «Виктория»…