Ричард Длинные Руки – барон
Шрифт:
Последние мои слова потонули в могучем реве, что раздался со стороны реки. Рев был настолько низким, что, думаю, три четверти пришлись на неслышные частоты. Слух не воспринял, но тело ослабело от мощного инфразвукового удара. Я видел, как болезненно исказилось лицо Кадфаэля, а сэр Смит, ухитряющийся даже в лунном свете, когда все кошки серы, оставаться краснорожим, моментально побелел, лицо вытянулось, как у лорда Гамильтона.
– Попробую святую молитву, – сказал брат Кадфаэль, в голосе его прозвучало сомнение, – но не знаю, не знаю… Все-таки эти несчастные существа,
Сэр Смит дергался, рыцари обнажили оружие, граф Эбергард выстраивал их в круг, я сказал твердо:
– Укрепись духом, брат Кадфаэль! Я что-то не упомню, чтобы праотец Ной вез еще и каких-то уродов водяных! А чего ж он тогда динозавров не прихватил?
Сэр Смит сказал нерешительно:
– Я где-то слышал, что он прихватил парочку… Но оказалось, что оба самцы. Не получилось приплода, хотя, конечно, старались…
Я отмахнулся, сказал Кадфаэлю:
– Твори молитву с полной верой, что всяк, кто посмеет приблизиться к нам в эту ночь, да получит в лоб… чтоб больше не восхотелось являться непрошеным!
Брат Кадфаэль читал громко и ясно, голос дрожал от усердия. В ответ раздался рев такой ужасающей мощи, что задрожала земля, а воздух пошел плотными волнами, сминая пространство в гармошку. На этот раз рев звучал совсем близко, я втихую снял с пояса молот. Граф Эбергард, что все замечал, повел в мою сторону бровью, глаза сузились в ожидании.
Костер мы сдуру развели такой, что нас могут заметить даже в северных королевствах, но сейчас он высветил далеко на грани видимости неясные смутные очертания, настолько ужасные, что я так и не мог, как ни старался, понять, то ли чудовище там стоит боком, то ли на четырех лапах, то ли на двух…
Снова прогремел рев, раздраженный и обиженный, словно водяной зверь в самом деле получил в лоб. Или ударился лбом о несокрушимую преграду, а теперь ищет щель в незримом заборе. Я поглядывал на лук с колчаном стрел с сомнением: там такие туши, что мои стрелы покажутся укусами комаров. Бронтозавры, наверное, дожившие до наших дней. Или ихтиозавры, наловчившиеся выползать на берег.
Едва на востоке небо начало светлеть, граф Эбергард поднялся в числе первых, я сквозь сон впервые услышал, как он крепко выругался. Сэр Смит, напротив, чему-то хохотнул. Я кое-как поднялся – ну не могу вставать рано.
Пес спит, бесстыдно забросив на меня переднюю лапу, толстую, как у матерого льва. А буквально в трех-четырех милях от того берега реки горят золотым огнем остроконечные домики большого города. Если бы мы все-таки перешли реку, а брод вот он… и не стали ужином для речных чудовищ, то поужинали бы в гостинице, а спать легли бы на чистых простынях и мягких постелях. Рыцари тоже зло переругиваются, у всех измученный вид, то и дело орут один на другого, то ли от злости, что не увидели город и спали под его стенами, то ли оглохли за ночь от невыносимого рева водяных зверей.
Город целиком расположился на огромном пологом холме, напоминающем черепаший панцирь, а у подножия
Реку мы перешли спокойно, водяные чудища днем спят, стражи у моста, к моему удивлению, довольствовались мелкими монетами. Сэр Смит начал громко распространяться о великодушии отцов города, а я молча подумал о их же мудрости: работают на обороте, меньше налог – больше народа сюда тянется. Вот и мы наверняка оставим здесь редких по силе и красоте коней, да еще и удивительные доспехи, город хоть чуть-чуть да станет от этого богаче.
Гостиницу пошли отыскивать мы втроем: брат Кадфаэль, граф Эбергард и я. За нами поплелись сэр Брайан и леди Ингрид. Остальные сразу же отправились к барышникам, оружейникам, бронникам. Я искоса посматривал на графа: как бы ни был богат, но такие кони и такие доспехи даже для него ценность. Какую же гордость надо иметь, чтобы вот так взять и отказаться без всяких колебаний и попыток договориться с фамильной честью! И все потому, что он граф, а подарки из рук виконта, который только к концу путешествия станет бароном… если станет, он принимать не намерен.
Хозяин гостиницы обрадовался – столько знатных господ остановится в его заведении, огорчился лишь, что не останемся на ночь, нам бы только покормиться, перевести дух да заново набить дорожные мешки домашней едой.
В трапезной я заказал, проявляя щедрость олигарха, молодых зайцев, форель и козье молоко. Брат Кадфаэль взглянул укоризненно, я добавил, как само собой разумеющееся, чтобы и кровь Христову, то есть вино, на стол. Кувшин, но лучше два. Предпочтительнее фазалонское, но если нет, то сойдет и местное, но только самое старое и выдержанное.
Граф Эбергард посматривал испытующе. Когда нам принесли вино, я забраковал кувшин, заявив, что пробка поцарапана, второй отверг по слишком светлым бокам, так выдает себя молодое вино, а вот третий кувшин я раскупорил самолично, принюхался и одобрил. Граф Эбергард не пошевелился, но я видел, как пару раз дернулись крылья его аристократического носа, ловя и анализируя ароматы.
– Во славу Христа, – провозгласил я тост, – и за избавление от всех лишних коней!
Граф Эбергард взял кубок, глаза сухо блеснули над краем кубка.
– За избавление, – сказал он коротко.
Брат Кадфаэль укоризненно вздохнул, но явно предпочел поверить, что Христа граф забыл упомянуть не от отсутствия веры, просто обилие коней приводит в отчаяние старого воина. Наш отряд превратился в какой-то маркитантский обоз, еще чуть – и невесть откуда появятся разгульные девки, музыканты, фокусники и цыгане с медведями на цепи.
Часа через два появился взмыленный граф Мемель, мы уже помылись и отдыхали на чистых простянях. Граф Мемель сказал замученно: