Ричард Длинные Руки – фрейграф

Орловский Гай Юлий

Я уже раскрыл пасть и набрал в грудь воздуха, чувствуя, как разгорается жар, но взгляд упал на цветы, где ночные муравьи продолжают пасти тлей, отгоняя хищных жучков, где формируются капли росы… А, собственно, чего я так ратую, чтобы это было доступно для всех? Сам демократ хренов! Дураков да дебилов собираюсь поить, чтобы жили вечно? Не так уж и страшно, хоть и крайне несправедливо, что будет пользоваться какой-то гад, у которого хватило силы, отваги и наглости загрести все под себя.

Во-первых, будет давать и своим близким, потому что ни одна сволочь не хочет

оставаться одинокой. Во-вторых, самое главное, даже самый жестокий гад пресыщается жестокостями и кровью, начинает задумываться о смысле бытия. Только большинству не хватает жизни, чтобы о ней задуматься, но когда жизнь долгая, очень долгая, всяк постепенно приходит к мудрости…

Я вздохнул, очень медленно и тихо выпустил часть огненной струи в землю. Остальное пусть идет на обогрев и подпитку мышц. Собственно, не мое дело рыться в анатомии. Любой организм — гомеостат, сам должен поддерживать себя на уровне.

Снизу в самом деле доносится шум, словно наверх взбирается большая орда крупных муравьев. Я оттолкнулся всеми четырьмя и взмыл почти свечой, долго карабкался вверх, а потом опасливо взял в сторону, все время напрягаясь в нехорошем предчувствии, что если не все арбалеты сгорели…

Глава 10

Две женщины прижались к земле, когда я навис над ними, громадный и страшный, но принцесса, как только сообразила, что эта внезапно возникшая темная гора и есть ее любимый дракон, вскочила и с радостным визгом бросилась мне на шею.

Мириам приподнялась и наблюдала за нами с тревогой, а принцесса целовала меня в морду, щупала ноздри, а они у меня — горилла помрет от зависти, прижималась всем телом и счастливо верещала, верещала, верещала.

— Траву нашел? — спросила Мириам с недоверием и надеждой. — А то там все полыхает…

— Мы думали, — пропищала принцесса, — вулкан проснулся.

— Это я пошалил, — признался я.

— Зачем?

— Да просто так. Удаль, знаете ли… Она объяснений не требует.

Мириам повторила:

— Что с карниссой?

— Всю вершину оборвал, — сообщил я недовольно.

Они приняла мешок, удивилась, но заглянула вовнутрь и поморщилась.

— Половина с камнями…

— Я ж говорю, — повторил я, — всю вершину.

— Ох, что же вы за такие тупые рептилии…

— Ты не дала ножнички, — напомнил я. — Маникюрные!.. Пришлось лапами. Как хомяк какой-нибудь из простых земель. А это оскорбительно для гордого дракона!

— Хотя бы только с корнями, — сказала она, — а то полгоры!

— Посадишь во дворе, — сказал я. — Вдруг все дело в земле?

Она встрепенулась, посмотрела с надеждой.

— А что? Цветы многие пробовали сажать у себя…

— Не приживались?

— Нет, — сказала она. — Правда, никто не пробовал привозить и землю оттуда…

— Будешь первой, — сказал я. — Вики, залезай!

Она капризно топнула задней лапкой в изящной туфельке. Я нарочито громко вздохнул и, подхватив ее на сгиб правой, осторожно поднял к загривку, где она с радостным визгом счастливо перебралась мне на холку и деловито уперла подошвы в роговые выступы.

— Какой ты милый!

— Ага, —

проворчал я, — милый. Вот на это нас и ловите, как бабочек. Пара комплиментов, и страшный для других дракон уже носит за вами в пасти тапочки. Мириам, учись!

Мириам сердито сверкнула глазами.

— Я никогда не была дворцовой женщиной.

— Будешь, — пообещал я зловеще.

Внизу у подножья горы пламя костров разгорается все ярче, сливается в сплошные полосы. Присмотревшись, можно различить мелькающие крохотные фигурки. Сотни, если не тысячи воинов подхватывают оружие, заботливо сложенное у изголовья, подзывают коней и прыгают им на спины, не утруждая себя долгим оседлыванием.

Я напряг зрение, основание горы исчезло, словно ствол дерева под тысячами спешно бегущих вверх муравьев.

— Опоздали, голубчики, — сказал я с великим удовлетворением. — А кто опоздал, тот третий лишний.

Мириам сказала нервно:

— Ты долго будешь любоваться?

— Это же плоды моих лап, — возразил я со всей скромностью, что паче гордыни, — а также пасти и хвоста. Не ценишь ты красоту! И вообще грубая ты, Мириам.

Принцесса прощебетала:

— А я ценю! Ты очень красивый…

— Держитесь крепче, — предупредил я.

— Куда уж крепче, — ответила Мириам. — Ну?

Я прыгнул с уступа и расправил крылья. Ночь подхватила и понесла, по темной земле заскользила призрачная тень, земля почему-то приобретает золотистый оттенок… Я вывернул глазные яблоки, из-за темного хребта все-таки вскарабкалась измученная долгим подъемом луна, усталая и потная, сразу залила мир непривычно теплым светом.

Женщины, начирикавшись, умолкли, сгорбились, прячась от ветра. Я мощно работал крыльями, хребтом ощущая, как луна очень неспешно передвинулась к горизонту и просела за темный край, как розовеет восток, а затем вспыхивают по одному перистые облака, а после долгой паузы — кучевые, похожие на снежные горы.

Когда поднялось солнце, сразу слепящее и жаркое, в грудь ударило таким теплом, что вот-вот накалится моя чешуя, а мы либо влетим прямо в открытую небесную печь, либо стукнемся о раскаленную заслонку диска и обожжемся.

Внизу тьма сменилась неправдоподобно яркой зеленью, пошли голубые окна озер, равнина, теперь больше похожая на столешницу великанов…

Горячий солнечный огонь жжет плечи и спину, я вывернул шею, чтобы посмотреть на Мириам и принцессу, хотя вообще-то мне достаточно чуть сдвинуть в ту сторону глазные яблоки. У дракона, как у зайца или вальдшнепа, глаза выступают над вершиной черепа, что дает нам всем колоссальный обзор.

Мириам крикнула предостерегающе:

— Ах, жаба с крыльями!.. Смотри, голова закружится.

— Уже, — сообщил я. — Вот смотрю на вас и думаю… представляете?

— Не представляю, — отрезала она. — Рептилии не думают.

А принцесса спросила живо:

— А о чем ты думаешь?

— Конечно, о тебе, — ответил я галантно. — Не о Мириам же!.. Она мечтает содрать с меня шкуру, мясо скормить собакам, печень отдать колдунам, голову в королевский зал на стену, лапы…

Принцесса прервала: