Ричард Длинные Руки – граф
Шрифт:
— Тогда понятно, — ответил я и посмотрел вслед колдуну, — тогда все понятно…
Колдун начал осмотр с холла, прошелся вдоль стен и указал Лангедоку на особые камни, вмонтированные в стену. На этих камнях крепятся светильники. Я слышал, как он объяснил Лангедоку, что благодаря силе этих камней, созданных в древних мастерских, светильники никогда не погаснут.
Лангедок сразу же подозвал одного из рыцарей и велел привести каменщиков. Нечего оставлять в покоренном замке вещи даже такой малой колдовской мощи. Мелочь, но и его собственный дворец может украсить.
Чем-то они с колдуном похожи, оба массивные, от обоих аура власти, только у Лангедока половину крупного
Осмотрев холл, начали подниматься по лестнице, так же внимательно оглядывая стены, светильники, картины. Я тихохонько перевел дух: хорошо, что не пришло в голову заглянуть в людскую, а оттуда в чулан, где гора старых тряпок, изорванных одеял, сломанной мебели и прочего-прочего, совсем не древнего!
Глава 5
Во второй половине дня, вытирая пот со лба, взглянул на небо и оторопел. Трепет прокатился по нервам, и душа моя уязвлена стала, как говорили древние. В небе за розовым облаком, судя по его воспламенившимся краям, спряталось нечто необыкновенное, а не просто солнце. Как будто аннигилирует алмаз размером с планету, необыкновенно яркие длинные лучи бьют во все стороны, а там, за облаком, длится непрекращающийся взрыв необыкновенной чистоты, лучи пронзают мелкие беспечные облачка, что, как рябь, бегут по небу, достигают, постепенно слабея, самого края небосвода.
А на земле, освещенной этим неземным светом, пылают, как будто вырезанные из драгоценных камней, крыши далеких домиков, вода в озере превратилась в расплавленное золото — такая же ярко-желтая, неподвижная, отражающая небо со сдержанным достоинством благородного металла.
Я посматривал на небо со смесью восторга и недоумения. Только здесь, где каменные громады не закрывают горизонт, где не надо смотреть на светофор и высчитывать секунды, не надо замечать прущую навстречу по тротуару машину, лавировать в бегущей к троллейбусу толпе, — только здесь можно видеть это дивное действо, уступающее по красоте и величию разве что дню сотворения света.
И вот так, когда на земле кровь и трагедии, на небесах все равно такая эпическая красота, такое немыслимое совершенство, что хочется сесть и заплакать от восторга и недоумения.
— Дик! — донесся чей-то вопль. — Помоги разгружать телеги!
Ничто не меняется, мелькнула мысль.
С Лангедоком прибыли и его пятеро сыновей, могучие такие дубы, все как один звероватые, грубые, похожие больше на викингов, чем на рыцарей или вообще более цивилизованных жителей благополучной области. Даже их отец выглядит в сравнении с ними эдаким Леонардо да Винчи, гигантопитеки чертовы, даже не знаю, как справиться хотя бы с одним, а они по одному не ходят.
Я время от времени напрягал глазные мускулы и суживал поле зрение, превращая глаз в мощный трансфокатор. Таким образом я мог прочесть даже надпись на перстне Лангедока, но лишь при условии, если тот неподвижен, как померший миллиард лет тому трилобит. Стоило сдвинуться на миллиметр, надпись резко прыгает на милю, в черепе мозги переворачиваются
Чтобы вот так издали всматриваться, нужно очень много свободного времени и таблеток аспирина от головной боли. Главная беда в том, что зрение резко сужается, это знает всякий, кто хоть раз в жизни смотрел в микроскоп или телескоп, а чтобы перевести такой же пристальный взгляд на что-то другое, приходится возвращаться в обычное состояние, отыскивать взглядом искомое, сосредоточиваться и лишь тогда начинать приближать его взглядом, как будто выдвигаешь подзорную трубу.
В людской некоторое время длилась молчаливая борьба Марманды и прочих местных женщин с прибывшими их заменить, но челядь Лангедока, гордая успехами своего господина, быстро затуркала остатки туземцев и загнала в углы. Когда я пришел на обед, похлебку разливал голый до пояса мужик поперек себя шире, обросший дурным жиром, тяжелые складки свисают по бокам, а для груди понадобился бы бюстгальтер, если бы они уже существовали.
Он кивнул мне на свободное место за столом, кто-то поставил передо мной чистую миску. Огромная поварешка с одного раза заполнила ее до краев, мощный аромат ударил в ноздри, я поспешно зачерпнул, попробовал, мелькнула предательская мысль, что ради такого обеда стоило замку сменить хозяина. Мужик оказался дивным поваром, уж не знаю, как он готовил мясо и какие корешки добавлял, но я съел еще и попросил добавки. Мужик заулыбался, довольный, налил мне снова, но прогудел предостерегающе:
— Слишком не наливайся, не наливайся… Оставь место для мяса по-бургундски.
— Не могу, — ответил я чистосердечно, — очень вкусно. Не могу удержаться.
Он улыбнулся шире, прогудел:
— Меня зовут Ихтиар. Когда захочешь перекусить между обедом и ужином — забегай.
— Спасибо, — ответил я. — Хотя вроде бы и совестно, но не утерплю. Тут за одни такие запахи должны платить большие деньги!
Остальные довольно посмеивались, гордые и за своего Ихтиара, они-то каждый день наслаждаются его кухней, уже привыкли, иногда и нос воротят, а по новичку видно, что они пируют не хуже господ с верхних этажей.
Один из новеньких, худой и жилистый мужик, очень похожий на Ипполита, только не лысый, огляделся по сторонам и сказал заговорщицки:
— А вы знаете, что еще не весь замок захвачен?
Вокруг загудели голоса, кто-то сказал сердито:
— Что за дурь? Господин Лангедок уже и пир велел устроить…
— Я говорю вам, что одна башенка еще в их руках!.. Самая высокая, там малая комнатка для стражи, так вот там заперлись какие-то отчаянные и все еще отбиваются! Господин Лангедок велел не тратить людей, а выставить охрану внизу. Если те не подохнут от жажды, то спустятся вниз, а тут их и порубят…
Голоса зашумели громче, но вскоре все сошлись во мнении, что те, наверху, все равно обречены. Вряд ли они захватили с собой еды и питья, а на такой жаре, когда башенка накаляется в полдень под знойным солнцем, жажда начнет изводить уже на другой день. Но как только спустятся вниз, их можно вообще просто расстрелять из луков и арбалетов, не рискуя потерять хоть одного человека.
На заре человечества, когда обезьяна взяла в руки палку, остальные обезьяны начали трудиться. Обезьяна с палкой стала феодалом. Потом заставила остальных обезьян выстроить ей замок, назвалась сеньором, остальным же обезьянам пообещала крышу от других обезьян с палками. Это, кстати, устраивало и обезьян без палок: пусть синяки и ссадины, а то и переломы достаются этой обезьяне в замке. Ее могут вообще убить, а вот им все равно, какую обезьяну с палкой кормить.