Ричард Длинные Руки – граф

Орловский Гай Юлий

— Он мог принять противоядие, — донесся затихающий голос Винченца. — Не верь…

Родриго смотрел на меня распахнутыми глазами. Раймон начал сдирать с себя повязки, ахнул, обнаружив под ними на месте ран багровые рубцы.

— Но зачем, — спросил он непонимающе, — тогда было лечить? Он же по-настоящему вылечил, а не просто унял боль!.. У меня все заросло, как будто меня месяц лечили!

Я насторожился, поднес палец к губам. На лестнице слышались осторожные шаги. Раймон начал прислушиваться, я сказал ему резко:

— Отойди

к той стене. Стань в угол и защищай Родриго.

— А ты?

— Сам увидишь, — ответил я. — Доверяй мне, дурак. Только отдай свой меч, а то уронишь на ногу.

Он поколебался, смерил меня недоверчивым взглядом, потом скосил глазом на грудь, где вздувается багровая полоска на месте глубокой раны, взял Родриго за плечо, отвел в угол и, загородив его всем телом, выставил перед собой топор. Держал он его как кухарка веретено, я перехватил безнадежный взгляд Винченца, что, даже умирая, силился встать и встретить врага лицом к лицу.

Шаги на лестнице хоть и осторожные, но больно тяжелые. Я потянул носом, сосредоточился, в странном причудливом мире запахов по ту сторону двери трое несут деревянную колоду, еще двое следуют сзади с обнаженными мечами. Полноценное бревно тарана не встащишь по крутой и очень извилистой лестнице, колода и то царапает за стены. Даже ею не ударишь как следует снизу вверх…

— Трое прут таран, — сказал я шепотом, — за ними всего двое. Замрите и не вмешивайтесь… уроды.

Там все трое подняли таран и с усилием замахнулись для удара. Я отдернул засов и рывком открыл дверь. Колода влетела, не встретив сопротивления, ударилась о пол и проехала юзом почти к ногам Раймона. Трое, не ожидая такого подвоха, повалились в комнату, за ними с криками бросились двое, но они тоже опешили, потеряли драгоценные мгновения, а я двигался с максимальной скоростью, бил точно, слышался звон, треск, хрипы, и через минуту я перепрыгнул через их тела и, закрыв дверь, быстро задвинул засов.

Раймон тоже перепрыгнул через колоду и оказался со вскинутым топором возле меня. Глаза его пылали огнем, лицо совсем безумное, я отодвинулся и сказал предостерегающе:

— Эй-эй, не берсеркси!.. В смысле не берсеркствуй. Тут без берсерксизма надо. А то ногу себе отрубишь… Да хорошо, если только себе. Правда, можешь той подыхающей скотине на лавке.

Он пришел в себя, лицо все еще ошарашенное, уставился на стонущие и барахтающиеся тела.

— Это… ты их?

— Нет, — ответил я, — это они сами. Стыдно им стало, понял?

Один пытался подняться, обеими руками держался за голову, между пальцами бегут красные струйки. Повернулся, обводя всех вытаращенными глазами, я узнал одного из воинов Лангедока, что пришли с последним пополнением.

— Что за…

Его пальцы нащупали на поясе рукоять ножа.

— Свободен, — сказал я.

Лезвие моего меча ударило в основание шеи. Голова слетела и, подскакивая, подкатилась к лавке, где вяло шевелил руками Винченц. Он с трудом повернул глазные яблоки,

уже и это движение дается с трудом, просипел:

— Да… курицу он не мог зарезать… сволочь христоснутая…

Не отвечая, я переворачивал остальных, каждому втыкал в горло меч, уже и Раймон начал смотреть с отвращением, зато Родриго таращился с испуганным восторгом, а Винченц следил со странным выражением на лице.

— Я спасаю их души, — объяснил я благочестиво. — Раньше уйдут к господу, меньше нагрешат.

Раймон смотрел на меня с почтительным страхом.

— Как… Как ты сумел?

Я отмахнулся, а с лавки донесся слабый голос:

— Это были простые ратники… Раймон… Вроде тебя, дурака…

Раймон посмотрел на него, потом на меня. Медленно в его глазах росло понимание, что я не простой и уж никак не ратник. Мне показалось, что он готов преклонить передо мной колено, но вместо этого сказал умоляюще:

— Дик… кем бы ты ни был… хоть чертом… спаси Винченца!.. Он умирает!

— Пусть, — ответил я зло. — Ты не видел, что он со мной проделывал? А там все нормально: жил дураком и умер в пятницу.

— Но ты жив и здоров! — воскликнул Раймон. — А он сейчас умрет… Он уже умирает…

Из-за его спины вышел Родриго, глаза сверкают обожанием, вот это я люблю, но он тоже сказал просительно:

— Дик, если ты можешь, спаси его!

Я покачал головой, злость не уходит, и хотя жизнь и окружение вовсю провоцируют на проявление человечности, но я ей не поддамся!

С лавки раздался кашель, тяжелый хрип:

— Не умоляйте этого ублюдка… Я лучше умру… чем приму от него…

Он кашлял все сильнее, изо рта хлынула кровь, залила подбородок и побежала по груди. Ярко-алая кровь, артериальная, щас эта сволочь откинет копыта. Агония, вспомнил я, это не переход от жизни к смерти, а последняя попытка вернуться обратно. А вот хрен тебе, сдыхай, сволочь…

Я, борясь с собой, протянул руку, кончики пальцев коснулись его плеча. Прежде чем я сказал себе, что излечу только наполовину, чтобы не подох, но чтоб раны еще оставались, ледяной холод пронесся сквозь мое тело, на миг опахнул ледяной стужей даже мозг. Горячая кровь, правда, стала поступать тут же снова, но я понял, что вытащил начальника стражи с того света.

Винченц все еще лежал, распластавшись, как дохлая рыбина, я сказал злым голосом:

— Я вытащил тебя только затем, чтобы убить самому!

Он слабо пошевелился, сжал и разжал кулаки, рывком сел. В лице и глазах полная ясность, не стал даже проверять, что там под повязками, уже понял по Раймону. Поднял взгляд на меня, пересохшие и полопавшиеся губы шевельнулись, он проговорил с трудом:

— Я признаю ваше командование, сэр… до тех пор, пока будете в нем нуждаться. А когда изволите, я обещаю повернуться с оружием в руках к вам лицом к лицу.

Я холодно кивнул:

— Принимаю. Итак, дверь никому не открывать. Вот вам веревка, а мыло уж сами ищите.