Ричард Длинные Руки – ландлорд
Шрифт:
— Именем Авалона, — произнес я тупенько. Дверь беззвучно исчезла. В прямоугольнике вместо закатного неба и пролетающих гусей я увидел часть полутемного зала, но едва машинально переступил порог, там вспыхнул свет, настолько яркий и оранжевый, как будто каменный свод замка испарился, а там наверху синее небо и полуденное солнце!
Оглянулся — в проеме все те же выщербленные каменные ступени лестницы.
— Именем Авалона... — повторил я тихо.
Проем исчез, на серой стене из массивных неопрятных глыб, грубо отесанных и кое-как скрепленных цементом, пару секунд светился прямоугольник, потом... все те же камни.
Спокойнее, велел я трясущимися
Я в круглом зале, словно на вершине маяка: во все окна сверху под углом врываются широкие яркие полосы света. Огненными четырехугольниками расцвечивают пол из светлого дерева, покрытого лаком. Впрочем, пол почти весь заставлен столами и столиками, сундуками, огромными кувшинами, великанскими чашами, стопками толстенных фолиантов и массой предметов непонятного назначения. Одни показались выдумками художников, всегда находятся свои Фаберже, но при взгляде на другие сердце начинает трепыхаться в радостной надежде: еще чуть-чуть, и пойму, что это и как работает!
Между окнами на стене зеркало в полный рост, но не овальное, как я привык видеть, а прямоугольное, хотя рама в привычно тяжелых и безвкусных, на мой взгляд, золотых розах, бутонах тюльпанов и стеблях вьющихся растений. Из глубины на меня пошел человек, настолько яркий, что я вздрогнул, не сразу узнав себя.
Изображение в самом деле зеркальное: на всякий случай помахал руками и погримасничал, благо никто не видит, так что там в самом деле я, а не кто другой. Главное — не другой я, что испугало бы больше.
Из ближайшего окна яркая полоса света вдруг оборвалась, окно загородил ствол исполинского дерева, весь в наростах и глубоких трещинах. Затем это сдвинулось, трещины и наросты поплыли перед окном, словно дерево развернули по своей оси. Пахнуло рыбой, тиной и лягушками. Я тихонько охнул и попятился, все драконы пахнут в основе одинаково, даже горные, которые никогда не видели моря.
Пока пальцы мои шарили в поисках меча, в окне блеснул свет, появилась драконья морда. Целиком в окне не помещается, я видел то гигантские ноздри, то глаз размером с тарелку, дракон даже приблизил к окну безобразное ухо, заросшее толстыми волосами, похожими на медную проволоку, словно надеялся услышать больше, чем увидел или вынюхал.
Я пытался нащупать то меч, то лук, наконец вспомнил, что не взял с собой даже молот. Может, это и к лучшему: а если оскорбленный дракон не улетит, а в ярости раздавит весь особняк?
Но дракон исчез, свет льется все так же ярко и чисто, я дрожащими пальцами перестал нащупывать молот, на цыпочках перебежал к другому окну, выглянул в льющийся навстречу свет.
Далеко внизу, будто смотрю с аэростата, раскинулся странный город из тысяч высоких башен с коническими куполами. Башни соединены мостами, еще один ярус мостов угадывается далеко внизу, эти одинаковые башни уходят в необозримую даль, и кажется, что весь мир покрыт этими башнями, а внизу, как я ни вглядывался, нет земли, а желтый ядовитый туман...
И, главное, никакого движения: пусть людей не рассмотрю с такой высоты, но должны же двигаться машины, экскаваторы, драги, суперлайнеры...
А может, не город, а колония термитов? Муравейник? Общественные насекомые еще и не такие чудеса творят...
Насмотревшись, я с сильно бьющимся сердцем на цыпочках перешел к другому окну, и чем ближе подходил, тем сильнее бледнел свет. Когда приблизился вплотную, за окном
Я отшатнулся от оранжевых сполохов, хотя это всего лишь картинка, незримая стена разделяет прочно, перебежал к третьему окну. Там кроваво-красный мир раскаленной магмы: кипящие озера из легких металлов, оплавленные скалы из железа и вольфрама, красное небо, а огромные пузыри, что поднимаются из глубины...
Дважды видел, как на поверхность поднималось что-то живое, однажды рассмотрел даже мелькнувший зазубренный хвост...
Перешел к следующему, здесь, как по контрасту, мир из голубого льда, а за горизонтом медленно поднимается исполинское мертвенно-голубое солнце. То ли Бетельгейзе, то ли это наша Земля не сгорела, а замерзла, а теперь это у нее, как и на Плутоне, текут реки из метана и жидкого кислорода...
В соседнем окне рассмотрел техногенный мир, так я его назвал, настолько чужой, что мороз по шкуре: как если бы сами машины построили это для себя, руководствуясь нечеловеческой логикой. Красноватая поверхность планеты, вся из красного металла или же покрыта металлом, а по ней всюду геометрически правильно протянуты толстые трубы, тоже из красного металла, на пересечениях не узлы, как ожидается привычно, а напротив, сужения, будто там нечто текущее уплотняется почти вдвое...
Хотя опять же вполне возможно, что это природное явление, как причудливый морозный узор на окнах. Зато в шестом окне увидел нечто знакомое, как говорят косноязычные, «до боли», и до треска в черепе всматривался и старался понять, то ли вижу кровяные тельца, то ли космические корабли, то ли каких-то мокриц, виденных в детстве, известно, какие причудливые формы принимает жизнь в мире насекомых... но вон там слишком уж отливает металлом, и хотя спины многих жуков тоже выглядят металлическими, однако...
Когда голова затрещала от усилий, я посмотрел на последнее, седьмое окно, дальше круг замыкается. Почему-то страшился подходить к этому окну и, когда все-таки заставил себя приблизиться, обнаружил, что смотрю во тьму. Напрасно задействовал все виды зрения, тьма оставалась тьмой, я всматривался до рези в глазах, наконец что-то новое во мне приспособилось, я начал различать некоторое движение, как будто двигаются массы людей, затем то ли механизмы, то ли животные или птицы, все смешивается и накладывается одно на другое, я моргал и таращил глаза, но лучше видеть не стал, даже усомнился, что в самом деле вижу, такие образы можно зреть и с плотно закрытыми глазами, всегда что-то плавает, проходит, проползает, но отодвинулся от окна только тогда, когда увидел конную милицию, а затем толстых баб с большими сиськами. Это добило окончательно, я отодвинулся, потер кулаками глаза, где чувствовал резь, будто песку насыпали.
Оставалось возвращаться, но краем глаза увидел отчетливое движение чуть ли не в комнате, ухватился за молот, затем с шумом выпустил запертое в легких дыхание. Всего лишь мое отражение в зеркале!
Конечно, хорош, что скажешь. Я заново всматривался в себя, стараясь увидеть то, что видят перед собой другие рыцари и, в первую очередь, леди Беатриса. В моем мире я роста среднего, может, даже чуть ниже среднего, но здесь гигант, плечи широкие, руки толстые, лицо чистое, а здесь у мужчин рожи то побиты оспой, то в прыщах, то в безобразных шрамах, что считаются признаками мужской красоты.