Ричард Длинные Руки – принц-консорт
Шрифт:
Она поднялась еще чуть, темная болотная вода колыхнулась и замерла на уровне широких скул. Массивные веки, похожие на щиты для тяжелой панцирной пехоты, поднялись.
На меня в упор взглянули мертвые глаза. Голова из позеленевшей меди или латуни, вся изъеденная коростой, на лбу тяжелые и глубокие складки, а над переносицей глубокая дыра, куда пролез бы мой кулак в булатной рукавице.
Я проговорил тихо, изо всех сил удавливая голос, чтобы не дрожал:
— Это кто?
Она ответила трепещущим, как огонек свечи на ветру,
— Н-не… знаю…
— Как, — спросил я почти мужественно, — разве это голова не высовывается всякий раз, когда мимо идут всякие?
Она пролепетала, вздрагивая всем телом и едва не плача:
— Н-н-нет… Это впервые…
Холод прокатился по мне, лучше бы этот металлический упырь провожал взглядом всех, но ответил я так же красиво и твердо:
— Слава Богу!.. А то умаление моего достоинства.
— Ваше… высочество?
— Я ж не всякий, — пояснил я высокомерно. — Я ж само его высочество! Пусть посмотрит, полюбуется. Я даже денег не возьму.
Обогнув болото, удалились, Зайчик из галопа перешел в карьер. Я держал спину прямой, чувствуя на ней сверлящий взгляд, и с тревогой думал, только ли голова там в болоте, или же к ней и туловище…
— Уже скоро, — сказала она, — видите дерево? Все наше племя живет в его кроне.
— Тогда вас маловато, — согласился я.
Дерево, породу которого я так и не определил, с каждым конским скоком вырастает в размерах, и когда приблизились достаточно, я потрясенно понял, что под сенью его ветвей может укрыться целая армия, а в кроне расположиться немалых размеров город, и никто снизу не заметит.
Целая гора, а не дерево, и трещины в коре смахивают на горные ущелья и овраги, а сам ствол, думаю, крепче камня, это ж какую махину держит на себе.
Из дупла на высоте в два человеческих роста падает сверкающий водопад, обрушивается с шумом в выбитый у корней бассейн, теперь заботливо выложенный камнями, это чтоб не расширялся и не вредил, а дальше бежит бурно и бодро, подпрыгивая на камешках и уносясь вдаль, где его заботливо укрывают от чужих высокая трава и камни.
Уулла сказала гордо:
— Вода целебная!
— А что целит?
— Все, — заверила она. — Ну, не до конца, конечно.
— Не до конца — это как?
— Не полностью, — объяснила она уже увереннее, то ли из-за моей тупости, то ли потому, что уже рядом с домом, и спрятавшиеся сородичи видят, как она умело выполнила невероятно трудное задание. — Но вполне хорошо…
Она улыбнулась и пропала из виду, только улыбка некоторое время чеширила в воздухе да пальцы мои ощущали ее хрупкое тело. Затем ладони мои сомкнулись в пустоте, а наверху вроде бы чуть сильнее шелестнули ветви, хотя такой мотылек не потревожит и листка, да еще привыкший маскироваться.
Бобик обежал дерево, это заняло некоторое время, вернулся с отчетливо выраженным недоумением на морде. Явно чует что-то неладное, но альвы при их идеальной маскировке могут обмануть, видимо, даже
Я соскочил на землю, Зайчик посмотрел на меня с вопросом в теплых коричневых глазах. Я похлопал его по шее.
— Погуляй пока здесь. Если что найдешь лакомое, жри, не спрашивай разрешения. Все ценное альвы спрятали.
Он сразу же пошел к ручью и долго с удовольствием пил, как будто и в самом деле вода в чем-то непростая, хотя вообще-то она и есть непростая, это же не родник, пробившийся наверх благодаря пробурившим землю корням, а древесный сок…
И вообще, мелькнула мысль, какие же могучие корни, если добывают и поднимают из недр столько воды, что хватает и такой громадине, а излишки еще и сбрасывают вот так небрежно, не считая тех озер, что ежесекундно испаряются с поверхности листьев.
Глава 4
Уулла возникла передо мной так неожиданно, что я вздрогнул и рассердился на себя, я же непоколебимый утес, скала, меня никто не смеет вот так р-р-раз и врасплох, как хомяка на солнышке.
— Старейшины, — сказала она, — совещаются и сейчас спустятся.
— Прекрасно, — ответил я, — а то мне как-то лезть на дерево, хотя мои предки именно там и жили… Хорошее деревцо! Уверен, эта порода выведена специально для засушливых районов.
Она спросила растерянно:
— Зачем?
— Запускает корни в такие глубины, — объяснил я, — что в любой пустыне сумеет найти воду. А излишки выбрасывает наверх. Ну, примерно как корова постоянно отдает «излишки» молока.
Она возразила с неудовольствием:
— Это Священное Дерево!
— Священное, — согласился я. — Так и назовем этот вид: санта санпликатас вульгарис. Чем оно размножается?
Уулла на глазах превращалась из милого существа с рожицей вечной скорби в оскорбленного и рассерженного зверька.
— Так нельзя говорить о Священном Дереве!
— Почему? — изумился я. — Даже все боги размножались, Зевс вон оставив тысячи потомков, даже коров и тараканов не пропускал, а Посейдон, Аполлон, Арес?.. Или все эти одины и торы, они тоже о-го-го!
— Я не знаю, о чем ты говоришь!
Я проговорил задумчиво:
— Наверное, желудями? Надо будет нарыть, как свинья под дубом. А что, Эзопу можно, а мне почему-то низзя?
Она отрезала:
— Такие вопросы не обсуждают даже жрецы!
— У вас и жрецы есть, — сказал я, — значит, еще не все потеряно. Однако если желудями, то нужно собрать побольше. Для вашей же выгоды, не поняла?
Она ответила озадаченно:
— Нет.
— Если посадить такие деревья, — сказал я, — например, в Гандерсгейме, который срочно нужно превратить во избежание народных волнений из королевства третьего мира в высокоразвитое, то вы сможете жить и там в кронах. Ну, если вдруг очередной проповедник нового пути не убедит вас начать новую жизнь, скажем, в норах!