Ричард Длинные Руки – принц короны
Шрифт:
Это не женщина, а символ, а я буду выглядеть извращенцем, что покусился на символ, это противоестественно. И хотя я из такого общества, что противоестественного уже ничего в нем и не осталось, но здесь я святее папы и роялистее короля, хотя, конечно, и не всегда, а как бы порывами своей необъятной души…
Синтифаэль смотрела на меня с сомнением, а я чувствовал, как все сильнее колотится мое сердце.
— Ваше Величество, — сказал я с трепетом, — ради блага и взаимопонимания наших народов, для торжества мультикультурности… мы просто должны с вами… ох, какая дивная грудь!.. и для счастья
Похоже, все-таки есть сила, с которой не совладать даже таким рациональным людям, как вот я, она швыряет человека, как щепку, это ревущий ураган, что грозит разметать на мелкие клочья, если будешь противиться.
Ее называют по-разному, это нечто хтоническое, превышающее даже силы богов, и хотя я знаю и другие названия, попроще, но все мы выбираем те, которые либо льстят нам, либо оправдывают наши слабости и наше не весьма достойное поведение.
Я взял ее на руки, нежную и невесомую, сейчас бесконечно слабую и хрупкую, нуждающуюся в моей защите, я же самец и обязан, а ее руки сами по себе обвили мою шею, то ли боится упасть с такого дерева, то ли старается прижаться плотнее, чувствуя надежность этого дикого эльфа…
Так нести был готов на край света, замирая от счастья и нежности, однако само приблизилось роскошнейшее ложе и ткнулось краем в колени, розовый балдахин навис над обоими, и я бережно опустил сокровище на вытянутых руках на самую середину.
Она закрыла глаза, голову бессильно откинула в сторону, обнажив изумительной формы розовое ухо и элегантную линию шеи. Ключицы выступают резко, усиливая и без того сшибающее с ног ощущение нежности и беспомощности существа, которое нужно беречь, защищать, любить и сдувать с него пылинки.
Ложе не пискнуло, когда я опустился рядом, но я чувствовал его безмолвный протест и возмущение: как можно решиться на такое святотатство?
Она распахнула дивные глаза, огромные и чистые, в них непонимание и растущее смятение.
— Конт…
— Ваше Величество, — шепнул я жарко, — разве вы не чувствуете этот мощный зов Великого Дуба?
Она озадаченно пробормотала:
— Это его зов?.. А то я подумала…
— Его, Ваше Величество, — ответил я страстно. — Как же он велик и могуч!.. Да узрят неверные его силу и власть…
— Конт, — проговорила она замедленно, — что вы… делаете?
— Не обращайте внимания, — сказал я, — Ваше Величество! Когда изволит с нами напрямую вот так говорить сам Великий Дуб, мы должны благоговейно принимать все, что он велит и скажет, ибо его мудрость превосходит
Она ответила бездумно, как я понял, это их привычная ритуальная фраза:
— Да будет с нами любовь Великого Дуба… Конт, Великий Дуб говорил вот так последний раз с эльфами много лет назад!.. Или столетий, уже и не помню… у меня что-то с головой, сознание как-то плывет…
— Это Великий Дуб, — успокоил я. — Так ему легче говорить с нами, мы не так противимся его словам, мы же всегда и всему противимся, защищая свой внутренний мир!
— Но почему…
— Время великих перемен, — объяснил я. — Потому и заговорил. Вы будете той великой королевой, даже величайшей, что изменит судьбу эльфов к лучшему, выведет их на дорогу щастя и победного процветания!
Она пробормотала одурело:
— Да… Раз и Великий Дуб… что вы там делаете?
— Да эти шнурки, — пробормотал я, — вечно в них путаюсь.
Она повела бровью, и платье вообще исчезло со всеми узелками на шнурках, завязочками, веревочками, брошками и прочими ненужностями, отвлекающими мужчин от главного, что находится под кожурой, какой бы она ни была красивой.
Я видел обалдело, что она не соображает, что делает и что происходит: мне помешали эти сложные узелки, она их убрала, как и то, что мне помешает, как она чувствовала, еще. Я смотрел с сильнейшим щемом в успевшем заскорузнуть и отвердеть сердце и чувствовал, как плавится его защитная корка из заледеневшего гранита и внутри просыпается и с надеждой прислушивается ко всему, что происходит там снаружи, нечто трепетное и, стыдно признаться, жаждущее вот этих розовых соплей.
— Нас ведет Великий Дуб, — сказал я страстно, — да будет на все его воля, его желания! Да сбудется все, что он велит нам совершить, и да оправдаем мы его надежды!
Она проговорила заплетающимся языком, в голосе прозвучала тревога:
— Конт…
— Ваше Величество…
— Я слышу только его присутствие… а вы…
— Я и голос слышу, — заверил я. — Даже не голос, а те указания и установки, которые дает, словно десять заповедей… Может, их и больше, но какие-то мог не расслышать.
Она шепнула:
— Конт, постарайтесь следовать его воле…
— Постараюсь, — заверил я, — еще как постараюсь!
Ее тело девственницы, что должно быть фригидным, оказалось очень чувствительным, и когда я наклонился, чтобы почти целомудренно поцеловать в плечо, там побежали «гусики», кожа пошла крохотными пупырышками, а когда осмелился приблизить губы к ее нежнейшей груди с по-детски розовыми кружками, там в ответ поднялись красные кончики, затвердели и стали еще крупнее, наливаясь багровостью, словно накаляясь в огне.
Я целовал ее всю нежно и осторожно, она закрыла глаза и прислушивалась к тому, как отзывается ее тело на зов Великого Дуба, а я нежно и со щемом ощупывал и разминал ее розовые ступни, пальчики такие смешные и трогательные, я брал их в рот по одному, словно леденцы, а Синтифаэль вздыхала и поворачивала голову из стороны в сторону, еще больше разметывая по подушке золото волос, но глаз не открывала.
В какой-то момент она шепнула с испугом:
— Конт… я не знаю, что со мной происходит…