Ричард Длинные Руки – принц короны
Шрифт:
— Это обычай людей?
— Совместное распитие, — пояснил я неуклюже, — помогает лучше узнать друг друга. Вино показывает каждого таким, каков он есть. А Овидий, был такой бард, сказал, что от вина бегут, исчезая, заботы, является смех, бедняк собирается с духом, проходят грусть, заботы и морщины на лбу, намерения становятся искренними — что так редко в наш век, вино уничтожает всякую искусственность.
Она покачала головой.
— Все ли в сказанном верно?
— Почти, — ответил я. — В целом. Старое дерево лучше горит, на старой лошади
Она даже отстранилась в изумлении.
— Конт! Да вы еще ребенок!
— Мы с вами уже сколько знакомы? — напомнил я. — По меркам людей это близко к вечности. Потому можете мне довериться… Ну, за доверие!
Я наполнил фужеры снова, на этот раз выпил до дна, а Синтифаэль, глядя на меня и копируя каждый жест, сделала то же самое и так же лихо опустила ножку бокала на столешницу…
Глава 10
На ее изысканно-бледных аристократических щеках начал проступать здоровый румянец крестьянской девушки. Глаза, и без того сияющие, заблестели ярко и задорно.
— За доверие, — повторила она.
— И не бойтесь испугать свой народ, — сказал я, — возможными трудностями. Короли, которые стращают свой народ кровью, тяжким трудом, слезами и потом, пользуются большим доверием, чем те, кто сулит благополучие и процветание.
— Это у вас… так? Почему?
— После тяжкого труда наступит заслуженное процветание, — сказал я, — все это понимают. А вот сразу благополучие и процветание… гм… Щедрые обещания уменьшают доверие. У вас разве не так?
Она призналась со вздохом:
— Даже не знаю. Очень немногим могу доверить эти планы.
Я сказал наставительно:
— Какие-то вещи можно открыть женам или мужьям, что-то друзьям, какие-то секреты даже детям — все они достойны доверия! Но всего, Ваше Величество, каждому открывать нельзя. Вообще принято считать у мудрецов, что доверие оказывать можно лишь тем, кто имеет мужество при случае вам перечить и кто предпочитает ваше доброе имя вашей милости.
Она посмотрела на меня с некоторым сомнением.
— А вы что, мудрец, конт Астральмэль?
— Еще какой! — воскликнул я. — По мне разве не видно? По моему глубокому челу и как бы мудрому взору?
Она вздохнула.
— Да-да, вы нечто очень даже непростое, хотя не знаю…
— Что?
— Мы предпочитаем простое и ясное, — ответила она.
— Жизнь нельзя упрощать, — сказал я назидательно. — Кто советует смотреть на жизнь проще, тот тянет в пещеры… ах, вы не из пещер, ну тогда на деревья.
— Со сложностями легче ошибаться, — заметила она. — Конт, я начну осторожно говорить с наиболее доверенными насчет будущих шагов к большей открытости к людям… Но у Совета Мудрых другое мнение.
— Какое?
Она покачала головой.
— Которое отличается от моего.
Я сказал с благородным
— Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверием Вашего Величества?
Она слабо улыбнулась.
— Наверное, у вас тоже нечто подобное, судя по вашей реакции?
— Ваше Величество, — сказал я доверительно, — я вообще, можно сказать, один-одинешенек среди не просто несогласных со мной, но абсолютно несогласных!
Она округлила глаза.
— И… как вы?
— Веду за собой, — сказал я твердо. — Несмотря на их несогласие. В этом и есть искусство политика. Ваше Величество, давайте выпьем этого прекрасного вина, чтобы победа наша была скорой и успешной!
Она подняла наполненный фужер, повторила:
— За успех…
Бледность кожи на щеках все сильнее уступает место здоровому румянцу, что поднялся по скулам к ушам и воспламенил их, глаза блестят, подобно утренним звездам, крупным и чистым, омытым росой. Рассчитанная замедленность движений постепенно уходит, и становится видно отчетливо, что Синтифаэль не просто королева, но молодая и яркая девушка.
— Мы победим, — сказал я уверенно.
Она взглянула несколько странно.
— Такая убежденность. А появились вы в нашем лесу совсем не таким…
— Ваше Величество, — ахнул я, — вы все это помните? Это было так ужасающе давно, что я уже как-то и не словно бы… Это вы, эльфы, по тысяче лет живете, даже больше, а у нас все быстро-быстро, для нас не то что год, час — уже вечность!.. Особенно когда жрать хочется, а за стол все никак не зовут.
Она поморщилась, но я уловил в ее голосе некоторое колебание, когда она проговорила в царственном раздумье:
— Возможно, это в самом деле… из-за такой разности… что обычно не принимаем во внимание…
— Ибо не общались с людьми, — сказал я жарко, — но сейчас, когда идут процессы по неизбежному слиянию, что взаимовыгодно… отдельным политикам и приближенным к ним, мы должны принимать, ибо ага, это есть и накладает заметный такой отпечаток!
Она улыбалась все чаще, иногда невпопад, я с сильно бьющимся сердцем взял ее за руку и трепетно поцеловал длинные артистичные пальцы. Они чуть дрогнули, то ли пыталась убрать, то ли не поняла этого странного жеста, но я поцеловал снова, на этот раз нежнее и чувственнее.
— Конт, — произнесла она потерянным голосом, — что вы делаете…
— Это ритуальное, — объяснил я, — для победы эльфизма во всем мире.
Повернув ее ладонь, я поцеловал кончики пальцев, там нервные окончания чувствительные особенно, даже сам прочувствовал, она странно оцепенела, я принялся целовать от кисти и выше, пока сам не вздрогнул, чувствуя, что перехожу некую грань.
Синтифаэль ее еще не ощутила, но я-то чувствую, не говоря уже о том, что и понимаю, а понимаю больше, чем чувствую, а сейчас то и другое говорит ясно и громко, что я немножко свинья, а то и вовсе не так уж немножко, и нечего оправдываться обстоятельством, вином и красивой женщиной…