Ричард Длинные Руки – принц короны
Шрифт:
— Ваше величество, — ответил я быстро, — не противьтесь, это воля Великого Дуба!.. Он так своеобразно говорит с нами. А я как бы авгур-толкователь…
— Это… кто?
— Неважно, уже иду…
Она не успела спросить, куда это я иду, если и так уже не просто рядом, а зачем-то почти сверху, навис, как разогретая на солнце скала, на которой любят греться и нежиться ящерицы.
— Ваше Величество, — шепнул я, — а теперь раздвиньте ноги… Это ритуальное, еще жрецы майя в своих календарях… И Нострадамус… Нет-нет,
Похоже, хтоническая мощь Великого Дуба заполонила ее суть и вытеснила сознание, ибо во взгляде появилось… ну, не безумие, но исчезла та прямота и проницательность, что всегда так смущала, с женщинами только я должен быть умным, а они все обязаны быть или казаться дурами, потому сейчас, не давая ей выйти из этого правильного состояния, я принялся покорно исполнять священную и непререкаемую волю Священного Дуба, чувствуя, как сам становлюсь уже не просто дубом, а вулканом, раскаленным внутри и наполненным магмой.
Глава 11
Мы так и проснулись утром, держа друг друга в объятиях. Воля Священного Дуба все еще не покинула наши тела и наше объединенное сознание. Я ощутил это и по Синтифаэли, она что-то пробормотала, примостила голову на моем плече и, обхватив рукой за другое плечо, снова заснула, а я боялся даже дышать на нее, такую нежную и хрупкую, чтобы не повредить слишком горячим дыханием.
Дворец, такой чуткий к нашим запросам и пожеланием, то ли проболтался, то ли наябедничал Совету Мудрых, и когда мы пробудились во второй раз, Синтифаэль вздрогнула и в страхе посмотрела по сторонам.
— Что… что произошло?
Я сказал в чисто мужском покаянии:
— Если бы я сам знал!.. Всегда считал себя таким булыжником, что не поддастся никаким голосам и чувствам, а тут вдруг на тебе!.. И на голову не налезет!.. Это ж каким дубом нужно быть…
Она прошептала настороженно:
— Конт! Вы слышали древний зов Великого Дуба, что он велел?
Я сказал в тоске:
— Какой зов? Я сам был дубом, да не просто великим, а просто таким, что и сам не знаю!.. Это он все, а я ни при чем, я не мог даже противиться такой великой всесшибающей силе…
Ее громадные глаза расширились еще больше, век бы в них смотрел, в них проступило безмерное изумление.
— Что? Со мной в твоем никчемном теле был наш великий прародитель Вечный и Мудрый Дуб?.. Это он оказал мне свою милость, как и предсказано в древних пророчествах?
Я спросил с надеждой:
— Даже в пророчествах? Ох, как я в них верю, как верю!
— Сказано, — продолжила она, подняв воспламененное лицо и узкие ладошки кверху, — явится самой мудрой из женщин в тяжелый час нашего племени…
— И самой красивой, — сказал я льстиво. — Ну тогда
Она повернула ко мне голову, глаза блеснули гневом.
— Точно?
— Абсолютно! — поклялся я. — Помню, как вошел в этот зал… а потом вдруг почему-то вот здесь. Что-то случилось, а?
Она произнесла надменно:
— Великое Таинство!.. Только богам доступное.
— Да, — сказал я лицемерно, — боги могут все! Даже то, наверное, что не могут принцы. А то и короли, хотя еще не уверен.
— Конт, — произнесла она холодно, — займите свое место у двери.
— Да-да, — пробормотал я, — у двери на коврике… Ох, там даже и тряпочки нету.
Она молчала, а я слез с ложа и двинулся в нужную сторону, покачиваясь и хватаясь за воздух, словно вылавливаю и давлю белых чертей, а когда преодолел это бесконечное пространство, повернулся лицом к залу и уперся спиной в дверь, чего раньше не делал, но сейчас в самом деле оправданно, ноги подрагивают и обещают вот-вот превратиться в воду.
Синтифаэль все еще сидит, выпрямив спинку, на ложе, чистая и светлая, будто из лунного света. Вся настолько прозрачная, что дать бы ей морковку, как зайцу, я бы видел, как та идет по горлу, а потом опускается в пузо, которого нет, а потом лежит в боку, красная такая…
Лицо в тени, но мне кажется, потрясенно-растерянное выражение все еще то, прежнее, и уходить не спешит.
Если все так оставить, сказало нечто во мне умное и рациональное, то все, как было до этой ночи, и останется. Но я буду слишком умным, если все так оставлю, а я не умный, я — действующий.
— Ваше Величество, — произнес я смиренно, — простите, что заговариваю первым, но ведь мы, послушные воле Великого Дуба, всего лишь исполнили ритуал, который он нам предписал. В точности исполнили… Это он за него отвечает, а не мы.
Она прервала:
— Во дворце что-то происходит!
— Готовят обильный завтрак в постель?
— Нет, — ответила она резко, — все взволнованы… Слишком взволнованы!
— Успокоим, — сказал я самоуверенно, — ничего ж не произошло.
Она вскочила с постели, вскинула руки в повелительном жесте, и сверху соскользнуло, материализуясь на лету, роскошное золотое платье. Золото волос поднялось и укрылось под тончайшей золотой сеткой.
— Мне бы так, — пробормотал я с завистью. — Хотя… надо как-нибудь попробовать.
Она оглянулась, лицо уже строгое, только в глазах остатки страха и неуверенности.
— Они собирают Совет Мудрых…
— Не поддавайтесь, — посоветовал я с нажимом. — Ссылайтесь на волю Священного Дуба, это такой аргумент, что они со своим мышиным писком пусть заткнутся. А если нет, то они еретики, что не уважают волю Священного Дуба… и вообще против старинных и освященных традиций!
Она пробормотала: