Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Блэкмор Ричард Додридж

— Ложь! Чудовищная ложь! Никогда бы я не оставил свое дитя на вересковой пустоши умирать голодной смертью!

При этом Саймон Карфекс с такой яростью потряс киркой, что я понял — он говорит правду.

— Возможно, я ошибаюсь в отношении вас, Саймон, — меняя тон, подчеркнуто мягко сказал я. — Если это так, простите. Но разве не вы пришли из Корнуолла с малень­кой девочкой по имени Гвенни, которая предположитель­но является вашей дочерью?

— Да, она была моей дочерью, последним и единст­венным ребенком, выжившим из пяти. Ради нее я отдал бы эту шахту и все золото, что мы в ней найдем, впридачу.

— Вы получите ее

без шахты и золота, если докаже­те, что покинули ее ненамеренно.

— Намеренно! Я — покинул Гвенни! — Негодованию Карфекса не было предела. — Мне сказали, что она умерла и ее похоронили, и половину своего сердца я похоро­нил рядом с ней. Если те, кто сообщил мне это, солгали, значит, они негодяи и, значит, они взяли на душу величайший грех!

— Саймон, вам солгали, и эти люди, конечно же, негодяи. Ваша дочь жива и здорова и находится у нас. Пойдемте со мной, и вы встретитесь с ней.

— Готовьте корзину! — крикнул Карфекс своим товарищам, и эхо разнесло его голос по всем галереям. Однако силы тут же оставили его. Он в изнеможении присел на землю, и сквозь грязную мешковину, прикрывавшую его тело, я увидел, как часто вздымается его грудь.

Пока нас поднимали на поверхность, мы не перекинулись ни единым словом. И потом, идя по холмам к нашей ферме, мы молчали всю дорогу, и я, понимая, что сейчас творится в душе мастера Карфекса, не пытался разгово­рить его. Более того, только такую любовь я признавал и признаю доныне — молчаливую.

Когда мы пришли на ферму, я отвел мастера Карфекса в коровник, чтобы не испугать Гвенни его внезапным появлением, а затем отправился на поиски самой Гвенни.

Я нашел ее на кухне, где она, как обычно, вела войну с нашей Бетти.

— Пойдем-ка со мной, Гвенни,— сказал я. — У меня есть к тебе послание от Господа.

– Не говори мне о Господе, молодой человек, — отрезала Гвенни, — он совсем забыл меня.

– А вот и не забыл, глупышка. Пойдем, посмотрим, кто тебя ждет в коровнике.

Гвенни поняла — поняла мгновенно. Она все поняла, едва взглянув мне в глаза. Гвенни не умела как-то по-особенному выражать свои чувства, но какое сейчас это име­ла значение? Бедное ее сердечко забилось часто-часто, и слова медленно, словно бы с опаской, покинули ее уста.

— Ах, Джон, ты слишком хороший человек, чтобы насмехаться надо мной...

У меня тоже не нашлось подходящих слов. Я молча махнул ей рукой, приглашая следовать за собой, и она, приподняв юбчонки — дорога была грязная,— побежала за мной. Подойдя к коровнику, я широко распахнул двери, пропустил Гвенни впереди себя, а потом ушел, оставив ее наедине с отцом.

Надо ли говорить о том, что Лорна радовалась этой встрече так, словно это не Гвенни, а она обрела родного отца. Что до меня, так и я, любезные читатели, не бесчувственный...

Как выяснилось, Саймон Карфекс действительно пришел из Корнуолла с малолетней дочерью. Он попросил ее подождать его с часик, пока он не разузнает поподробнее насчет работы и не подыщет жилье для себя и нее где-нибудь по соседству. Однако компаньоны дядюшки Бена, пригласившие его из Корнуолла, где он славился как рудознатец, задумали свое предприятие в глубокой тайне и не хотели, чтобы дети горняков жили поблизости. Они три дня усердно поили Саймона, а когда он протрезвел и спросил о дочери, они сказали, что она подошла слишком близко к шахтному стволу и, упав в него, убилась насмерть, и, поскольку, мол, Саймон

Карфекс был в это время пьян до бесчувствия, они похоронили девочку без него.

Итак, нисколько не желая наносить ущерб планам дядюшки Бена, я все же серьезно навредил ему из самых добрых побуждений: Саймон Карфекс был столь же сча­стлив оттого, что нашел родную дочь, сколь и возмущен тем, какую бессердечную шутку сыграли с ним чужие люди, и в этом я не мог с ним не согласиться. Это в самом деле было в высшей степени мерзко, тем более, что сами «шутники» были людьми семейными.

Что до меня, я не горел желанием идти в горняки, и средства, какие дядюшка Бен вложил в золотоискательство, не получив отдачи, лишь укрепили меня в неприятии подземного труда. Нет, не по мне это было — копаться и земле, подобно крысе, и искать злато — этот желтый корень зла,— нет, моя судьба была куда завиднее: ходить за плугом, возделывая собственное поле. Более того, в то лето ни о каких делах подземных вообще не могло быть речи, потому что между сенокосом и сбором зерновых меня отозвали из дому на соревнования по борьбе, и я не мог отказаться, не рискуя потерять чемпионского титула, ко­торый завоевал ради вящей славы своего графства.

В Корнуолле в ту пору объявился великан необыкновенных размеров. Икра у него была двадцать пять дюймов в окружности, ширина плеч — два фута с четвертью, грудь в обхвате — семьдесят дюймов, ладонь — один фут в длину, и чтобы вам, любезные читатели, все сразу стало ясно без дальних слов, скажу для наглядности, что ни рынке не нашлось весов, на которых можно было бы взвесить этого молодца. Так вот теперь этот парень,— точнее говоря, не он сам, а его прихлебатели, потому что сам он оказался человеком весьма скромным, — этот парень прислал мне заносчивый вызов, приглашая либо встретиться на ковре в городке Бодмин первого августа, либо верну и, свой чемпионский пояс через посыльного.

Не скрою, вначале мне стало не по себе. И немудрено: когда я, раздевшись до пояса, измерил свою грудь, оказалось, что в обхвате она всего лишь шестьдесят дюй­мов, икра в окружности — без малого двадцать один дюйм, плечи — два фута, рост — только шесть и три четверти фута. Тем не менее матушка не сомневалась в том, что я совладаю со своим соперником; Лорна была того же мнения, и потому я решил принять вызов и попытать счастья. Кроме того, корнуолльцы пообещали, если я одержу верх над их чемпионом, оплатить мне все расходы и выдать сто фунтов призовых, — настолько они были уверены в своем парне.

Что было дальше, подробно рассказывать не буду, потому что эта история и так уже навязла у меня на зубах. Как-то я угостил кружкой пива одного грамотея и, между прочим, рассказал ему, как тогда дело было, а он, грамотей то есть, должно быть, в благодарность за угощение, сочинил из моей истории песню, которая возьми да и придись по вкусу девонширцам, да так, что ее там по сию пору знает и стар, и млад. Скажу только, что детина и впрямь оказался таким, каким его описывали, способ­ным устрашить любого. Полагаясь на свой опыт и проворство, я все же решил попробовать уложить его на лопатки, но когда я обхватил его руками, мне показалось, что у этого человека нет костей: я смял его тело, словно тесто! Я поспешил закончить поединок как можно быст­рее, чтобы и впрямь не искалечить соперника. Парень покорно лег на спину и улыбнулся мне, а я, аккуратно прижав его к земле, попросил у него прощения.