Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
— Государь! — объяснили они. — Он держит её у себя в своем укрепленном замке в долине Сент-Андрэ, лье за десять отсюда.
— Дурачье! Выкурите его оттуда. Экий барсук! Вытравьте его, вора! — вскричал старый король.
Жиль-старший сложил свои толстые губы и собрал их в складки:
— Государь! Мы не осмелимся так поступить без особого приказания с вашей стороны.
— Чего же вам ещё, если я вам отдаю его, дураки вы набитые?
Тут встал и выпрямился молодой рослый Герден.
— Господин мой и повелитель! — начал он. — Этот лорд — граф Пуату, твой сын.
Чудную картину представляли в эту минуту для греховодников глаза старика, сверкнувшие огнем при таких словах. Его речь, говорили потом, была ужасна, клокотала яростью.
— Клянусь Богом! — зарычал он, хрустя пальцами. — Так этот барсук —
Говорят, будто Лонгепе, или Длинная Шпага (сын короля от госпожи Розамунды), и Джеффри (другой побочный сын), вместе с Богэном, де Ласи и некоторыми другими, пытались воспрепятствовать ему, говоря, что он хочет стать вторым Тиэстом. [82] Напрасно! Спорить с ним было всё равно что препираться с судьбой.
82
Тиэст— одна из жертв злодеяний, которые должны были совершить Пелопиды по определению богов, как значится у греческих трагиков (Гомер и Гесиод не знали лично об этих ужасах). Сын Пелопса Тиэст бежал из Азии вместе со своим братом Атреем, убив своего сводного брата. Они являются в Микены, где Атрей сделался царем. Тиэст соблазняет жену своего брата и бежит, захватив с собой сына Атрея, Плисфена. Воспитав мальчика как своего сына, он послал его в Микены убить Атрея. Но Атрей умертвил, сам того не зная, собственного сына. Затем Атрей заманил брата примирением и за обедом угостил его трупами его родных сыновей, а самого брата заточил в тюрьму. Мало того, Атрей как-то заполучил сына Тиэста, Эшсфа, и послал его в тюрьму убить собственного отца. Но Тиэст узнал сына по своему родовому мечу, и Эгисф убивает Атрея и становится вместе с отцом царем Микен. Эта любимая греками сказка очень запутана прибавками в разные времена.
— Война так война! — с пеной у рта кричал старик. — С кем бы ни вести её, — со своим сыном или с бабушкой. Неужели я дам врагу моему шляться по открытому полю, а сам буду сидеть у себя дома и лакать похлебку? Так не водится у нас в роду.
«Само собой разумеется, я выступлю в поход сегодня же вечером», — решил он и созвал охочих людей. К чести английских баронов надо признаться, что они наотрез отказались ловить сына своего повелителя и вообще оставлять город в такое опасное время.
— Как! — восклицали они. — Неужели частные обиды, как черви, подтачивающие плотину, должны подрывать основы государства? О, наш король и повелитель! Прилив наступил, вода бьет в шлюзах через край. Предупреждаем вас об этом!
Но ни один из обладателей анжуйской короны не слушался ещё ни разу ни чьих предостережений Мне чудится, будто слышу скрежетание клыков этого старого льва, будто вижу пену, которую он испускает из углов рта. Он выступил в поход с таким составом, какой только мог собрать наскоро: всего их было только девятнадцать человек. Были тут Жили, старый и молодой, с их свитой, да восемь человек, избранных самим королем, а именно: Драго де Мерлу, Арман Тальефер граф Понтьё, Фульк Персфоре, Фульк д'Ольи, Жильбер Фиц Ренфрид, Понс, побочный Каенский, наконец, и мясник Рольф, которому король, в знак издевательства надо всем рыцарством, пожаловал золотые шпоры пере, самым отправлением в поход; но недолго пришлось ему в них красоваться. Девятнадцатым был сам велики! король, дурной человек и ещё худший отец — Генрих Короткий Плащ собственной своей особой.
Ночь была очень темная, нигде ни луны, ни звездочек — темная тихая ночь, в которой человек, умеющий узнавать погоду, почуял бы дождь. Дорога по болотам была неважная и при слишком хорошем освещении. А между тем, говорили тогда, что старый король скакал по рытвинам и по кочкам, по мшистым корням, по холмам и долинам с такой веселой удалью, словно он мчался на охоту в Ванвильский лес и был юношей. Когда спутники просили его быть осторожнее, он только щелкал пальцами в ответ, свободно опустив поводья, и кричал в пустое пространство темной ночи, словно травя зверя:
— Усь его, Брок! Усь!
И этот зверь был наследник его власти, его королевского достоинства!
За три мили заслышали его приближение в Темной Башне.
— Тушить огни! — приказал Ричард и поцеловал свою Жанну, спуская её с колен.
Все потушили огни и стали по двое у каждой двери, никто больше не проронил ни слова. Жанна сидела в потемках над загашенным очагом и держала в руке факел, готовая зажечь его немедля, как только получит приказание.
Так, подъезжая к Темной Башне, нормандцы могли убедиться, что она вполне оправдывает свое название: в ней не было ни искорки света.
— Ну, уж это дудки! — заметил король, голос которого заключенные в башне слышали громче Других. — Мы живо засветим тут огни.
Он послал своих людей собирать валежник, вереск, сухой папоротник, а сам тем временем принялся колотить в дверь своим топором, крича, как безумный:
— Ричард! Ричард! Бесстыжий негодяи, выходи из своей берлоги!
Но вот открылось над ним небольшое решетчатое окно. Гастон Беарнец высунул оттуда свою голову.
— Прекрасный мой государь! — проговорил он. — Что это за потеху строите вы для вашего сына?
— Не мой он сын, клянусь ликом Господним! — вскричал король. — Пусть за него держит ответ та, которую я засадил в клетку там, у себя дома [83] : он вечно был непокорен мне. Впусти меня хоть ты, хворый пес!
— Прекраснейший мой повелитель! — ответил Гастон. — Вы можете войти, если вам угодно и если вы пришли с мирными намерениями.
83
Здесь речь идет о матери Ричарда — Элеоноре Аквитанской, которая много нашумела в свое время и как богатейшая приданница, и как неукротимая чувственная южанка. Элеонора была сначала замужем за Людовиком VII Французским: этот брак был чисто политический, устроенный хитрым дипломатом аббатом Сугерием. Когда Людовик совсем впал в аскетизм и двинулся во второй крестовый поход, жена увязалась за ним, но не с благочестивыми намерениями: скучая с мужем-монахом, она мечтала о бравых рыцарях да о чарах Востока. В Антиохии она так увлеклась этими чарами, что смутила даже тогдашний чувственный век: Людовик насильно увез её от соблазнов и развелся с нею, тем более что она не дала наследника престола. Приданое Элеоноры (половина Южной Франции) соблазнило такого алчного политика, как Генрих II: вдова одного короля стала женой другого, его соперника по политике. Элеоноре хотелось и в Англии играть первую скрипку. Но когда она венчалась с Людовиком, ей не было и 16-ти лет, а теперь ей стукнуло уж 30. Правда, Элеонора наградила англичан пятью мальчиками, не считая дочерей. Но сладострастный Генрих изменял ей с самого начала. Тут не нужно выдуманной поэтами красавицы Розамунды, за которую будто бы жена мстила мужу. Элеонора поощряла заговор своих сыновей против отца в 1173 году. Ей пришлось бежать во Францию, переодевшись мужчиной, но Генрих изловил её и с тех пор держал как бы в почетном плену. По смерти мужа Элеонора мстила его любимцу Джону, разоблачая его предательские замыслы Ричарду. Она умерла после Ричарда в 1204 году.
— Клянусь Богом, войду! И войду с какими мне угодно намерениями.
— Гнусное требование! — заметил Гастон и захлопнул окошечко.
— Как вам угодно! Помаленьку придет и гнусность, — прокричал король в ночной темноте и отдал приказание поджечь замок.
Скажем вкратце, что его спутники навалили кучу хвороста у входа в башню и зажгли её. Треск дерева, взлетающее пламя, трепетный свет словно опьянили короля. Он сам и его спутники принялись скакать вокруг огня, взявшись за руки и подгоняя друг друга криками, которыми их земляки травят барсука:
— У-у, ведьма, у-у! Соскочи-ка сюда, девка! Усь его, Брок! Усь его! — и прочими подобными же грубыми возгласами.
Заслышав такие дикие завывания, устыдился даже Жиль со своими. Они отошли в сторонку, говоря друг другу:
— Ну, мы, кажется, напустили на него весь ад кромешный, все легионы чертей!
Так нападавшие распались на два лагеря — на обидчиков и на обиженных.
Заметив это, Ричард вывел Русильона и Безьера из башни другим ходом, подкрался позади пляшущих, неожиданно набросился на них и троих спихнул в огонь.