Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
— Я же не лучше других...
— Ты не лучше, ты больше. Нужно иметь очень большую душу, чтобы вместе со столькими грехами в ней помещалось не меньше добра. Они не устоят до конца, Ричард! И ты знаешь это лучше меня.
— Знаю. Но иногда мне кажется, что можно было бы захватить Иерусалим и освободить Гроб Господень, взяв с собою только немногих, только самых лучших. Таких, как Иаков Авенский, как мои друзья граф Лесли и Блондель. Хотя Блондель больше трубадур, чем рыцарь, но в бою он не дрогнет. А ещё твой любимец Эдгар Лионский, его друг-близнец граф Луи Шато-Крайон, ну и этот невероятный богатырь Седрик Сеймур... Я бы пошёл туда только с ними одними.
Элеонора рассмеялась. Отложив пяльцы, она запустила руку в густые каштановые
— В детстве, помнишь, ты часто спрашивал, может ли один рыцарь победить тысячу сарацинов? И когда тебе пытались объяснить, что это невозможно, кричал: «Но ведь Бог сильнее всех-всех сарацин вместе! И если Бог будет с рыцарем, почему же он не победит?!» И ещё, когда тебе говорили, что в рай попадают не только воины, ты удивлялся: «Но как же прийти в Царство Небесное и сказать, что не защищал Христову Веру? Кто же туда пустит?» Да... В душе я всегда была с тобой согласна.
— А теперь?
— И теперь тоже... Послушай, почему ты торчишь в шатре у старухи-матери, а не у молодой жены?
Ричард засмеялся:
— Она спит. Ночью нам... не спалось. И потом — разве к жене идут со слабостью? Слабость я могу показать только тебе.
Она нахмурилась:
— А что ты будешь делать, когда я умру?
— А ты не умирай раньше меня! — упрямо проговорил он.
— Это жестоко, Ричард. Жестоко просить мать пережить сына... Двух сыновей я уже пережила, но я не любила их так, как тебя [42] . Впрочем, проси не проси, но это ведь не от нас с тобой зависит. Послушай, вели принести вина. Что-то меня тянет смочить горло и смочить не водой. У меня в шатре был кувшинчик, но отчего-то быстро опустел. Давно подозреваю Клотильду в тайном пристрастии к вину.
42
Двое старших сыновей Элеоноры от её второго мужа Генриха II умерли молодыми, поэтому по смерти короля трон достался Ричарду.
Ричард вновь встал.
— Ты хочешь, чтобы я звал пажа, вместо того, чтобы сделать десять шагов до своего шатра? У меня как раз есть отличное кипрское зелье! И вообще, если я влезаю в кольчугу без помощи оруженосца, то с кувшином справлюсь и подавно!
Однако сделать к своему шатру король успел только восемь шагов. На его пути выросла высокая фигура, и он сощурился, не для того, чтобы хорошо разглядеть подошедшего к нему рыцаря, а чтобы разобраться, кого именно он видит — графа Шато-Крайона или Эдгара Лионского. До сих пор он легко различал их, лишь когда они стояли рядом.
— Добрый день, ваше величество! — и рыцарь склонился так низко, что светлые кудри начисто скрыли его лицо. (Ещё не легче!)
— Добрый день, сир... Эдгар! Не сгибайся так, не то я буду думать, что путаю тебя с молочным братом. Что это ты в самое пекло шатаешься по лагерю? Или моя матушка позвала тебя?
Эдгар Лионский (это был действительно он) покачал головой. Он был не в боевом облачении, однако одетый в простые холщовые штаны и широкую рубашку выглядел, пожалуй, ещё крупнее и крепче: тонкая ткань обрисовывала его железные плечи, а широкий вырез открывал налитую мускулами шею. Лицо юноши давно и прочно покрыл красивый южный загар, с которым выгодно контрастировали его волосы, и очень подходили его чёрные блестящие глаза.
— Королева не звала меня, мессир! Я пришёл к вам.
— Так. И надолго? Я как раз от королевы-матери, и мы не закончили с ней разговора.
— Я могу прийти в другое время...
— Да нет. Когда говорят мужчины, женщина может и подождать. Заходи в шатёр, сир рыцарь! И выпьем с тобой по стакану вина: я собираюсь отнести
И он повелительно подтолкнул молодого человека ко входу в своё жилище.
Глава седьмая
«Я, милостью Божией, король...»
Эдгар, войдя в просторный шатёр Ричарда, смущённо взял с одного из ларей кувшин, на который указал Львиное Сердце, наполнил два серебряных кубка и почтительно подал один из них королю. Тот залпом выпил вино и прищёлкнул языком:
— Только ради этого вина стоило завоёвывать Кипр! Ну так что у тебя ко мне? Я слушаю.
Идя сюда, Эдгар твёрдо решился быть откровенным, но сейчас, под пронзительным взором Ричарда, вдруг смешался. Ему ясно вспомнился огонь ярости, который он видел в этих тёмных, не карих, но скорее густо зелёных глазах там, на ристалище, и душу кольнула холодная игла страха. Однако отступление было теперь невозможно: если он не скажет всего, что хотел сказать, то будет презирать себя до самой смерти, когда бы она ни наступила...
— Ваше величество! С тем, что я должен вам рассказать, мне, верно, надлежало бы вначале прийти к королю Франции, но случилось так, что именно вы дали мне важное поручение в Мессине, которое я сумел исполнить, именно с вами я дважды посмел выйти на рыцарский поединок, значит, именно вам и должен сознаться... По крайней мере, вам первому!
— Ты говоришь загадками! В чём ты собираешься сознаваться?
— В преступлении, за которое полагается смертная казнь, насколько мне известно.
И так как Ричард ничего больше не спросил, лишь изумлённо глядя на Эдгара, тот выдохнул с решимостью отчаяния:
— Ваше величество, я не рыцарь! Я обманул всех и вас первого...
Король продолжал молчать, глядя на молодого человека с каким-то странным выражением. Но это был определённо не гнев, и Эдгар продолжал, на одном дыхании:
— Мой отец действительно благородный человек и знатный рыцарь. Его зовут барон Раймунд Лионский, и это он позволил мне взять его родовое имя, когда благословил уйти в крестовый поход. Моя мать, которую барон Раймунд встретил после смерти своей супруги и сильно полюбил, была дочерью кузнеца, и отцова родня никогда не позволила бы ему с ней обвенчаться. Поэтому я вырос в доме деда, и тот обучил меня своему ремеслу. Но барон при этом всегда нам с матерью помогал, а мне даже сумел дать некоторое образование. Наш предок — дед моего отца и мой прадед — знаменитый Эдгар Овернский, герой первого крестового похода. Я прочитал у отца старую рукопись: там сир Эдгар, в честь которого меня окрестили, рассказывает о своих подвигах, о жизни рыцаря и о священном долге защищать нашу христианскую Веру... И я понял, что не смогу прожить всю жизнь в своей кузнице — моя кровь закипела, я уже ничего не мог поделать с собой. Конечно, было бы честно пойти в поход простым воином, но ведь воин должен идти в войсках своего сеньора, а кто бы взял меня? Отец уже стар и не воюет, а мой друг и молочный брат Луи Шато-Крайон беден, ему не собрать себе дружины. Я мог стать его оруженосцем, но он не согласился бы на это: мы всю жизнь дружим как равные, и он никогда не напоминал мне, что один из нас — граф, а другой — бастард! И я стал преступником, присвоив себе достоинство рыцаря! Хотя высокой чести, которую это звание даёт, смею сказать, наверное всё же не опозорил...
Эдгар умолк. Всё это время он смотрел в лицо короля и видел в этом лице лишь напряжённое внимание. Закончив, молодой человек вдруг сообразил, что всю свою исповедь должен был бы произнести, встав на колени перед Ричардом, однако он об этом позабыл, а падать на колени сейчас казалось уже глупым, если не трусливым: получится, что он вымаливает пощаду.
Ричард понял, что рассказ окончен, и некоторое время, казалось, что-то сосредоточенно обдумывал. Потом вдруг слегка ударил себя ладонью по лбу.