Рихард Феникс. Море. Книга 3
Шрифт:
И тут вокруг появилось множество серых стражей. Они выступали из теней, звякая подбитыми каблуками. Все как один направили короткие копья на Нолана. Конюший взвизгнул и забился в денник. Сознание подсказывало Нолану не использовать огонь, но тревога за сына глушила всё.
Он не успел. Его повалили, скрутили. Сухая солома впилась в выбритую щеку. Выпустить пламя было нельзя: испугается конь или сгорит. Вскочить невозможно: бессчётные руки прижимали к земле. Не били. Держали. И голос будто издали, такой до боли знакомый, сказал:
— Друг мой Нолан, ты арестован.
Глава 68
Ласковое
Олли
Маленькая комната на втором этаже Дома Матерей была пронизана цветными осколками света сквозь витражное окно и пропитана пряным ароматом трав. Сухие и свежие пучки висели под потолком на верёвках, протянутых от стеллажей с баночками, скляночками, коробочками, хранящими в себе ингредиенты для снадобий. Узкая высокая кровать-сундук посреди комнаты примыкала к столу возле окна. На лакированном дереве блестела отшлифованная сотнями прикосновений ступка с пестиком. Рядом лежал, румянясь пушистым бочком, персик.
Олли застегнула под горлом пуговицу красной рубахи, какие носили все травницы, заплела светлые волосы в тугую косу, не отрывая взгляда от сочного плода. Его принёс муж, Нолан, ещё тогда, после инициации сына. Фениксовы силы позволили сохранить фрукт, не дать ему пожухнуть. Олли не ела — любовалась. Ведь преподнести кому-то персик значило сказать: «Ты нужен мне», «Я люблю тебя», «Я дорожу тобой», «Ты в моём сердце».
Это была старая традиция: на сватовство приносить столько персиков, сколько поместится в обеих руках. Но некоторые, подтверждая свою привязанность, дарили их при любом возможном случае. Хотя, когда женщины Дома Матерей упросили Нолана принести для всех персики, это значило лишь угощение без каких-либо чувств. Ведь он был женат, а разрушать семью у Фениксов-матерей — табу, страшный грех. «Не возжелай чужого мужа, имея дитя. Не забывай бога в себе. Отдавай всю себя благосостоянию племени», — так было написано на ритуальном камне в хранилище Дома. И это правило чтили, уважали и принимали, как есть.
Олли чувствовала, что с мужем и сыном что-то происходило прямо сейчас. Да, это было серьёзно, тревожно, но с этим можно справиться. Не стоило впадать в крайности и беспокоиться, ведь трудности закаляют мужчин, делают их сильнее, надёжнее, учат ценить важное, находить то, что хочется защищать. Так было нужно. Женщина ждала события. Не знала какого, но чувствовала, что без её спокойной веры в лучшее не обойтись.
Тонкие пальцы коснулись персика, катнули его по столу, ловя то зелёные блики витража, то голубые и розовые. Олли взяла плод в ладони, поднесла к лицу и вдохнула терпкий сладкий запах. И сразу в памяти возникли события давно минувших дней…
* * *
Она вспомнила себя девчонкой. Ей только-только стукнуло десять — возраст, когда пора девочке определиться, кем она будет — воином или матерью. И выбор уже был сделан. «Я стану воином, как братья мои. И ничего не изменит моего решения! Пусть матерями станут другие. Я же буду отважным воином!»
Острый нож в форме полумесяца, выкованный ещё предками отца, висел под потолком между комнатами братьев, и маленькая Олли часто ходила смотреть на него. Останавливалась, запрокидывала голову и замирала на несколько минут, с восторгом и трепетом представляя, как через два года голубоватое лезвие вспорет тонкую белую кожу на
В двухдневный пост перед полнолунием дочь главы гуляла по деревне, не находя себе места. Было голодно, но таковы порядки для девочек, которые хотели стать воинами. Целых два года длились для девочек эти посты, в отличие от мальчишеских — всего пять дней и прямо перед инициацией. Старейшина Дома Матерей говорила, что мужчины слабее женщин, потому и страдать им так не приходится. И юные воительницы задирали носы, с детства чувствуя свою важность и исключительность. И вот, переполненная грёзами о будущем, Олли встретила на небольшой площади перед столовой знакомых: две сестры, старше и младше её, дразнили мальчишку.
— Головастик! — кричала старшая Райка.
Олли с завистью смотрела на перьевидные шрамы на её левой руке и представляла свои, только красивее и лучше.
— Одиночка! — фыркала младшая Регина, краснея и бросая на мальчишку Альха застенчивые взгляды. Тот молчал, пряча глаза, топтался на месте, но не уходил, большая голова на тонкой шее дёргалась от каждой подначки, розовели на просвет оттопыренные уши.
Олли подошла к ребятам, оглядывая их с чувством превосходства: всё же она — дочка главы, не чета простым деревенским. Ей и самой хотелось уколоть мальчишку, ведь нельзя же быть таким рохлей! Замерла, кусая губы, подбирая слова, как вдруг позади раздались шаги и длинная тень упала на всех четверых.
Взрослый Феникс, даже старше брата Маджера, стоял и глядел на детей, скрестив на груди руки. Олли видела его издали и раньше, но никогда не рассматривала. А тут, когда сердце замирало от грядущей инициации и чувства были обострены от голода, она увидела этого мужчину так близко и совершенно ясно.
Она знала, что он был не женат, но волосы, почти чёрные, волнистые, обрезаны, как у семейных, довольно коротко; одежда совсем городская, необычная, через голову перевешана торба; узкие перьевидные шрамы до кончиков пальцев левой руки, что слегка сжимала крупный персик, так и притягивали взгляд; красивое, открытое лицо с тёмными, как ночь, глазами. Мужчина со спокойной улыбкой смотрел на детей, но будто бы сквозь них и, кажется, не собирался уходить.
Олли сглотнула. Пустой живот просил еды или воды. Братья всё обещали, но так и не принесли за прошедшее лето ни одного персика для любимой младшей сестрёнки. А тут такой соблазн.
— Возьми.
Синие глаза девочки сморгнули слёзы обиды. Лицо, уже скуксившееся от предстоящих рыданий, разгладилось и озарилось улыбкой, на щеках проступили ямочки. Мужчина опустился на корточки перед Олли, протягивая ей персик.
— Возьми, — повторил, — ты же хочешь.
— Я тоже хочу! — Раззадоренная Райка подскочила, почти цапнула угощение, но Олли заслонила его. Рыжая девчонка-воительница налетела на неё, едва не сбила с ног, зашипела и отскочила, потирая ушибленный подбородок. Олли схватилась за плечо.
— Больно? — участливо спросил мужчина. Взгляд его, казалось бы всё время направленный сквозь ребятню, сфокусировался на лице Олли, потеплел, в уголках глаз появились тонкие морщинки.
Девочка мотнула головой, сделала шаг навстречу и обхватила маленькими ладошками большую тёплую руку, держащую персик.
— Как ваше имя? — спросила она и услышала за спиной смешки девочек.
— А я знаю, — пробубнил Альх и вскрикнул, когда рыжие сёстры накинулись на него с кулаками.
— Нолан. А ты, верно, Олли, дочка Гурджега?