Римлянин. Финал
Шрифт:
Помимо этого, есть запрет на долги. Государственные служащие не должны иметь долгов, ведь это социальные крючки, через которые очень легко влиять на человека. А если у него гостайна? А если он занимается критически важным государственным проектом?
«Да и у мусульман есть хорошая поговорка: Тот, кто имеет долги — склонен ко лжи и нарушению обещаний», — припомнил Таргус. — «Это нисколько не мешает им брать деньги в долг, даже у меня, грязного кафира и прихвостня Шайтана, но в их обществе такое поведение осуждается, да…»
В мусульманском мире его не любят даже больше,
«Если бы христианский мир был столь же консолидирован вокруг своей религии, возможно, меня бы уже давно свергли, несмотря на все мои легионы», — пришла в голову Таргусу интересная мысль. — «Но мы не живём в XI веке. Впрочем, divide et impera — нужно продолжать вносить раскол внутрь конфессий, поддерживая при этом межконфессиональную гармонию».
— Но можно ведь проявить снисходительность и милосердие… — вмешалась в ход его мыслей Мария Терезия. — Прояви свои лучшие человеческие качества…
Она уже не говорит о боге, божеской благодати, воздаянии и христианской добродетельности — в последний раз, когда она начала говорить что-то такое, он просто по-особенному посмотрел на неё и закрыл этот вопрос. Больше она эти тематики не поднимает, но взывает, иногда, к его человеческим качествам.
— Я не уничтожил этот род — проявил благородство, — улыбнулся Таргус. — Я дал ему шанс на «перерождение» — сыновья фон Штайнвальда могут сделать военную карьеру, как и его дочери. Этот шанс есть и это максимум, который я могу дать им всем.
— Но простолюдины любят слушать истории о благородстве и милосердии императоров… — произнесла Мария Терезия.
— Газета «Bonum factum» — они могут даже не послушать, а почитать о том, какой я хороший император, — усмехнулся Таргус. — В таких дешёвых способах улучшения репутации не нуждаюсь.
— Считаю, что ты должен проявлять больше человечности, — нахмурилась его жена.
— Как хочешь, — пожал плечами Таргус. — Но помни, что аристократы — это уже отработанный материал. Если хотят, чтобы у них появилось место в моём мире, пусть очень хорошо постараются. Сейчас я вижу абсолютно бесполезных иждивенцев, присосавшихся к своим землям и очень давним заслугам своих предков.
— Но они — это мы! — воскликнула Мария Терезия.
Карл Готфрид разлепил глаза и забеспокоился, тем не менее, не прекратив сосать из груди.
— Нет, — ответил на это Таргус. — Они — это жалкие вырожденцы, утратившие какие-либо полезные функции и неспособные эффективно управлять богатствами, доставшимися им в наследство. Я умею эффективно управлять богатствами, люди, которых я назначил на высшие должности, тоже это умеют, поэтому мы разные. Можешь считать, как тебе угодно, но я прав и это подтверждается результатами моей работы. Всему остальному миру придётся приспособиться или сдохнуть под сапогами моих легионов и я буду внутренне рад, если франки и англосаксы будут отчаянно сопротивляться…
— Почему? — холодно спросила императрица.
— Чтобы легионеры обрели хороший боевой опыт, их враги должны быть хорошими, —
— Ты снова перевёл тему на войну, — поморщилась Мария Терезия.
— Я выкован в войне, — улыбнулся император. — Но я воюю ради того, чтобы у наших детей не было необходимости воевать. Для этого нужно уничтожить всех возможных врагов, и я настроен решительно.
//Королевство Швеция, г. Стокгольм, 6 августа 1752 года//
В кабинете Йозефа Ханссена, главного консилиариуса Сената Шведского королевства, было накурено — Йозеф смолил трубку и внимательно слушал Михаила Ломоносова, прибывшего с инспекцией.
— … и всё же, я считаю эту затею крайне сомнительной, — закончил Ломоносов.
— Но почему? — удивился Ханссен.
Все думают, что он избрался консилариусом благодаря народной популярности, но реальной причиной было то, что его избирательную кампанию профинансировал лично император — у Ханссена, как оказалось, имеются недюжинные организаторские таланты, что объясняется очень большим опытом управления группой недолюбливающих друг друга людей. Он возглавлял партию бюргеров в Риксдаге с момента её формирования и сумел поднять её на мятеж против партии «шляп».
Императору очень понравилась его прагматичность — Ханссен не стал поддерживать «голштинцев», бросивших вызов более сильным «шляпам», а лишь добил победителя. И при этом заручился поддержкой самого императора, чтобы выиграть наверняка.
Такая политическая изворотливость очень ценится Его Императорским Величеством, который считает, что подобное качество редко сочетается с организационными талантами.
— Потому что эти дикари опасны, — ответил Михаил.
— Его Императорское Величество одобрил нашу инициативу, — произнёс Йозеф.
— Сколько их сейчас в лагере? — спросил Ломоносов.
— Почти десять тысяч человек, — ответил Ханссен. — И они под контролем опытных инструкторов из V-го легиона! Так или иначе, вопрос уже решённый — никто не будет везти их обратно в Северную Америку.
— Ну, ладно, — махнул рукой Ломоносов. — А какой у них резон быть здесь?
— Деньги, — заулыбался Ханссен. — Вы не понимаете, Михаил Васильевич, душу этих людей. Где наши враги видят дикарей, мы видим необузданный первозданный потенциал, не обременённый тяжёлыми гирями христианской морали. Где наши враги видят алчущего крови варвара, мы видим честного сына племени, выполняющего достойную и ответственную миссию по обогащению племени!
— Поподробнее, пожалуйста, — попросил Михаил.
— А вы не знаете? — удивился Йозеф.
— Я всё это время был погружён в дела России, — развёл руками Ломоносов. — Европейские, шведские и, тем более, американские дела обошли меня стороной.
— Я заинтересовался этой возможностью при встрече с американскими легионерами в Шлезвиге и Стокгольме, — заговорил Ханссен, раскуривая трубку. — Они рассказали мне о том, как устроено индейское общество. И знаете, что я нашёл? Они — это викинги!