Римские игры
Шрифт:
Они выключили кровожадный прибор и уже собирались ко сну, когда прозвучал телефонный вызов.
Звонил Эдик Памфилов. Напустив порядком конспирологического тумана, он загробным голосом рассказал о трупе, найденном недавно в заливе на окраине города.
– У ментов идей нет, – со злорадством в голосе сообщил он. – Улик никаких, кроме трупа. Хотя согласись, труп со смертельным ранением, нанесенным мечом, это сильно!
– Мне-то какой интерес, Эдик?
– Чувак, убийство выходит за рамки обычного. Это же не бытовуха. Эзотерика, чисто! Твой профиль. Ты ж занимался, ну, тогда сектантами.
– Ладно, тащи, что у тебя есть, посмотрим. Сколько?
– Ну,
– Вот что, Эдик. Если определится что-то стоящее, получишь по тарифу.
– Об чём речь, старик, об чём речь… но…, – в голосе Эдика прозвучала хорошо отрепетированная мольба. – Мне бы… небольшой авансик…
– Подгребай, Эдик, подгребай, – обнадежил Максимов.
Когда Максимов нырнул в постель, Алена уже спала. Он склонился к ее лицу, чтобы проверить, дышит ли она, как проверяют родители грудных детей. По ковру были рассыпаны листки ее статьи. Ночник проливал желтоватый свет на бледное лицо. Она заворочалась и проснулась. Потом обняла, нежно погладила по спине и неожиданно спросила:
– Какое странное родимое пятно у тебя на плече, здесь, сзади. Напоминает букву «А»… Как татуировка.
– Спи, Алё, спи…
На следующее утро, открыв глаза, Максимов не сразу сообразил, где находится. Сон никак не желал уступать место яви. Осторожно, чтобы не разбудить Алену, выбрался из постели и уселся за свой любимый, еще с советских времен, письменный стол. Включил комп и вскоре напрочь запутался во всемирной паутине.
Он не заметил, как пролетело время, и когда за спиной послышалась возня, с удивлением обнаружил, что дело идет к полудню. Он с разбега нырнул в кровать, вздымая вокруг себя постельные принадлежности.
– Алё, ты должна выслушать меня. Сон…
– Какой сон, Алик? Дай выспаться…
– Выслушай меня, Алена, – растормошил он ее окончательно, – мне приснилось, что....
Глава 3. Июльские календы
– Мне приснилось, – начал Максимов, – что лето в том году выдалось очень жарким. Таким, какого не помнили даже древние старики….
Слепящее июльское солнце вскипало расплавленной лавой и изливало потоки полуденного зноя на вечный город. Солнечные лучи раскаляли плоские крыши, растапливали смолу в стыках каменных плит, проникали внутрь домов. Только в узких улочках на окраинах, куда зной пробирался лишь в полдень, да и то ненадолго, можно было без риска обжечь ноги ступить на землю. Гранитные же плиты, которыми был вымощен Форум, и брусчатка улиц раскалились так, что насквозь прожигали сандалии. Высеченные из белоснежного пентиликонского мрамора колонны храма Юпитера на Капитолийском холме сверкали ослепительным блеском. В этом сиянии даже зловещая Тарпейская скала, с которой сбрасывали приговоренных к смерти преступников, не выглядела мрачной.
Горожане подолгу вглядывались в выгоревшее безоблачное небо в надежде уловить признаки к перемене погоды. Но тщетно – похоже, всемогущие боги отвернулись от них, а может статься, было им тогда не до простых смертных. Многие не выдерживали жары – смерть основательно разгулялась тем летом.
В полуденный час на улицах было немноголюдно – люди предпочитали отсиживаться внутри домов, за толстыми стенами. Там, в тени атриумов у бассейнов с освежающей водой было легче дождаться вечера. Но и вечер не приносил прохлады – полное безветрие овладело атмосферой.
В эти дни исполнялось шестнадцать лет со дня освящения величайшего
В городском воздухе витал дух главного события. И даже невиданная доселе жара не смогла помешать тысячам жителей империи совершить нелегкий путь, чтобы получить свой кусочек наслаждения. Если бы можно было, подобно птице, подняться в небо и бросить взгляд вниз, перед взором предстало бы, как к Вечному городу, вздымая пыль, стекаются вереницы повозок, всадников и пешего люда из разных концов Италии и всех пятидесяти провинций.
Те, кто прибывал с севера по Триумфальной дороге, располагались на Ватиканском поле. Огромная стоянка раскинулась между Соляными и Номентанскими воротами и дальше, через дорогу под городской стеной там, где располагался преторианский лагерь. Люд, прибывший морем с юга и из восточных провинций, продвигался вдоль Тибра по Остийской и Латинской дорогам, расшибаясь на подступах к городу, подобно водяному потоку, который в бессилии разбивается о встретившуюся на пути преграду. Люди, повозки и животные затопили все вокруг; крики погонщиков смешивались с мычанием, ржанием и хрипом обессилевших животных; разноязыкий гомон не утихал ни днем, ни ночью.
О празднике было объявлено давно, и город, как обычно, с нетерпением ждал его, споря и ругаясь, делая прогнозы и заключая пари. Тысячи людей проводили ночи под городскими стенами в ожидании начала игр. Вино текло рекой, все веселились вместе, невзирая на происхождение, положение и возраст. Рыжеволосые кельты и бритты, наемники амазиги из Мавритании и черные, как деготь, африканцы, хатты и даки, армянские купцы с печальными глазами и греческие учителя, ахейцы и галдящие на арамейском выходцы из Иудеи дружно поругивали римлян, хулили чиновников, местные порядки, сборщиков податей. Но, как бы они ни старались, им не удавалось скрыть, как страстно, как отчаянно стремились они в этот город, как готовы были выполнять любую, сколь угодно грязную работу, лишь бы остаться здесь, и, если повезет, стать его гражданами.
В тот достопамятный день в стенах таверны вольноотпущенника Телефа, одной из многих, затерявшихся в кривых городских улочках, пировала славная компания.
Пламя лампад сотрясались от взрывов дружного смеха; стол был заставлен едой и питьем; пир катился, как по хорошо смазанным полозьям, а в воздухе витал дух Бахуса, крепко сдобренный духом чесночным. Миски из красной кумской глины были полны козьим велабрским сыром и оливками. Луканская колбаса, соленая рыба, отварное свиное вымя возбуждали аппетит. А на горячее Телеф приготовил курицу, фаршированную полбяной кашей. Еду обильно поливали острым гарумом, запивали простеньким, но забористым вином.
На лавке за столом два дакийца наперебой хвастались, как разбили наголову консуляра Сабина.
– Помнишь, – вспоминал один, расправляясь с копченой свиной лопаткой, – как мы задали жару Корнелию Фуску!
Он вытер сальные пальцы о свои длинные космы.
– Красивая была победа, Сарчебал, – подтвердил его приятель, обезображенный огромным шрамом через все лицо, и гордо продемонстрировал ладонь, начисто лишенную трех пальцев. – Вот поглядите, чего мне это стоило.
– Но согласись, – успокоил его Сарчебал, – преторианцам это обошлось куда дороже…