Римский орел
Шрифт:
— Так точно!
— Писарь, составь приказ и дай мне на подпись. Что у нас дальше, Деменций?
— Телеги, превосходный. Для летней кампании нам требуется еще сто восемьдесят повозок. А канцелярия наместника…
Черепанов не слушал. Это был не его вопрос. Зато он уже знал, с чего начнет доукомплектование второй когорты. С перевода своей старой кентурии из Первого Фракийского сюда, в Одиннадцатый. Ему нужны надежные, проверенные парни на «сержантских» должностях. Те, на кого он может положиться. Тем более, что он однажды обещал Гаю Ингенсу, что сделает его кентурионом, а обещания надо
Глава восьмая
Гонец
Они высадились в разгар праздника Флоралий [186] . Когда жители большинства римских провинций, прекратив работу, радовали себя и богиню плясками, подарками и карнавальными шествиями. Когда железная хватка римской дисциплины ослабела, и десятки тысяч легионеров по всей бескрайней империи на несколько дней перестали быть армией, а превратились в обычных мужчин, свободных, радующихся жизни, разомлевших и безмятежных. Когда… Они высадились, когда их не ждали. Там, где их не ждали…
186
Флоралии — праздник-карнавал в честь богини Флоры (28 апреля — 3 мая).
Командир мобильного подразделения принцепс Одиннадцатого легиона Геннадий Павел Череп, тоже разомлевший и безмятежный, лежал в своей командирской палатке на охапках свежих цветов, а юная грация, вся одежда которой состояла из кожаной карнавальной полумаски, амазонкой оседлав кентуриона, втирала благовонное масло в его мускулистую спину. Так было принято. Веселиться и осыпать друг друга цветами. И кувыркаться на цветочных «постелях» с темпераментными поселянками. И бросать венки в воду. И многое другое, безусловно приятное. Так что даже не слишком потакавший многочисленным религиозным отправлениям (снижающим, по его глубокому убеждению, боеспособность армии) Черепанов в этот праздник разрешил своим ребятам оттянуться по полной. И сам тоже слегка расслабился. В конце концов, все мы — люди…
Прекрасное настроение принцепса Геннадия объяснялось не только праздником, но и тем, что вчера он получил очередное письмо от Корнелии. Дочь сенатора Гордиана прислала стихи, написанные ее отцом перед отбытием в Африку. Император направлял Антонина Антония легатом в эту провинцию. Стихи были, на вкус Черепанова, весьма посредственны. А вот само письмо, где в канву светских сплетен Великого города вплеталась грустно-лирическая нотка воспоминаний о кратких встречах с «храбрым Геннадием Павлом», возбудило в душе «храброго» принцепса трепет, весьма неожиданный для столь солидного мужчины. Особенно же приписка о том, что Корнелия будет просить богов, чтобы в ближайшем будущем пути «храброго Геннадия» и Корнелии Престы непременно пересеклись, а встречи не были столь мимолетны.
Холодный разум Черепанова утверждал, что это лишь слова юной и романтичной девушки, и увлекший ее образ «храброго Геннадия», спасшего ее от варваров, — всего лишь романтический образ, весьма слабо соответствующий настоящему Геннадию Черепанову. Холодный разум говорил: у юной и романтичной девушки есть взрослый и совсем не романтичный папа,
И подполковник велел «холодному разуму» заткнуться. Потому что если он, Геннадий Черепанов, стремился к настоящей цели, то он этой цели непременно достигал. Всегда. Ну, почти всегда…
Пропыленный, воняющий лошадиным потом гонец ввалился в палатку, давя калигами пахучие полевые цветы.
«Поселянка», младшая дочь хозяина здешних виноградников, пискнула, когда Черепанов, мгновенно перевернувшись, сбросил ее на благоухающий «ковер».
— Какого?.. — начал он. И осекся. — Где? — быстро спросил он.
— У Тумоса, — хрипло ответил гонец. — Я от префекта Маркиополя.
— Что Маркиополь?
— Удержимся. Их тысяч пять. Кораблей полтораста. Мы удержимся. Тумос — вряд ли.
— Та-ак… — протянул Черепанов, поймал жадный взгляд, брошенный гонцом на кувшин с разбавленным вином, разрешил: — Глотни.
Дочка поселянина-виноградаря (годовой доход впятеро больше годового жалованья принцепса вместе с «премиальными») накинула тунику и взялась заплетать сандалии. К смуглым ножкам прилипли белые цветочные лепестки.
— Кто? — спросил Черепанов.
Гонец оторвался от кувшина, обтер губы ладонью.
— Готы, — сказал он. — В основном. Еще герулы и бораны. Это их корабли. Еще карпы. Вроде бы. Сутки скакал. Полтораста миль. Нас троих послали, но я — первый.
— Тебя наградят, — обещал Черепанов.
Два месяца он гонял и муштровал своих легионеров, выжимая из них все, чтобы «к началу сезона» сделать из сборной солянки единую «команду». И добился своего. Все части врученного ему боевого «механизма» работали почти безупречно.
Конники-ауксиларии Трогуса: безбашенные галлы и косматые суровые армянские лучники.
Безукоризненно вышколенные фракийцы-катафрактарии субпрефекта Теренкия.
Неутомимые и неустрашимые легионеры Гая Ингенса.
Все.
В постоянной боевой готовности.
И вот теперь, когда Черепанов позволил своим командирам на время приотпустить вожжи, долгожданные варвары — тут как тут.
Вернее, не тут, а там.
Высадившиеся примерно в сорока милях от Маркиополя, у небольшого приморского городка Тумоса, варвары были именно «там», а не «тут». В максимальном удалении от главных лагерей римских легионов. Словно специально рассчитали. И в двух днях форсированного марша от мобильной группы Черепанова. Плюс еще один день, который потребуется, чтобы собрать и привести черепановских солдат в боевую готовность.
— Мой префект будет посылать вестников ежедневно, — сказал гонец. — Если Маркиополь не обложат.
«И если гонцов не перехватят», — добавил про себя Черепанов.
— Иди отдыхай, — велел он гонцу. — Я тебя еще расспрошу. Попозже. — И, повысив голос, чтобы услышала охрана у палатки: — Эй, там! Первого кентуриона Ингенса и субпрефектов Трогуса и Теренкия — ко мне! Немедленно!
Ауксиларии Трогуса выступили через пять часов. Некоторых всадников изрядно мотало в седлах. Но на собственных ногах они и вовсе не удержались бы. Ничего, по дороге отрезвеют.