Рискни ради любви

Эллиот Кара

– Лутц любит говорить об искусстве с теми, кто ценит его знания. – Джек не стал упоминать, что швейцарский учитель рисования сочтет приятным разговор с ней с глазу на глаз еще и по другой причине. – Он приехал сюда, в Бат, на несколько недель.

– Да, мне это известно, – кивнула она, – И он был настолько любезен, что согласился давать Изабелле уроки и здесь.

– Можете считать это еще одним доказательством того, что у вашей дочери есть призвание к искусству, – сказал Джек. – Лутц не станет понапрасну тратить свои

силы, если не будет уверен в том, что перед ним талантливый ученик.

– Думаю, он и вас считает очень одаренным учеником, – заметила Алессандра.

Джек едва заметно поежился, неожиданно осознав, что его слова можно расценить как хвастовство. Чтобы сменить тему разговора, он взялся за еду: разложил ломтики сыра и хлеба на куске клеенки между ними.

– Угощайтесь! – Взяв кусочек сыра, он сделал большой глоток вина. А затем, осторожно открыв вторую бутылку, предложил вино Алессандре. – Только прошу меня извинить: ни стаканов, ни бокалов у меня нет.

Подумав, она нерешительно взяла бутылку.

– Да будет вам стесняться, у нас обоих сегодня выходной день, – проговорил Джек беспечным тоном, еще раз прихлебнув вино из собственной бутылки.

Алессандра поднесла бутылку к губам и сделала глоток.

– Боже мой, как приятно!

Но далеко не так приятно, как смотреть на нее. Глядя на то, как ветерок ерошит ее волосы, а нежный свет играет на ее поднятом вверх лице, Джек почувствовал, что у него перехватывает дыхание. Заставив себя отвести от нее глаза, он снова отпил вина.

– Выставки, которые устраивает Королевская академия, для ребенка слишком тяжелы, – промолвил он, спеша вновь заговорить об искусстве. – А вот выставка Общества акварелистов – это, пожалуй, то, что подойдет мисс Изабелле.

Они пили вино, а Джек продолжал описывать другие галереи. Похоже, Алессандре все это доставляло удовольствие. Напряжение оставило ее, она сбросила шаль и расстегнула две верхние пуговички на высоком воротнике своего платья для прогулок. При этом стала видна лишь небольшая полоска шеи, но сама мысль о том, что скрывает нежный муслин, рождала неподобающие раздумья. Самые неподобающие…

Возможно, еще один глоток остуженного мозельского поможет ему совладать с нарастающим желанием.

– Благодарю вас за предложение, сэр, – сказала Алессандра после того, как Джек закончил свои комментарии.

Она отломила кусочек хлеба, но он заметил, что маркиза так и не отправила его в рот.

– Прошу прощения за то, что еда такая простая, но я не ожидал, что у меня будет компания. – Джек поморщился. – Извините за то, что предложил вам столь незатейливое угощение.

Алессандра явно восприняла его слова как вызов. Она быстро откусила маленький кусочек хлеба и отхлебнула вина.

– В отличие от холеных молодых леди, живущих в Лондоне, я вполне в состоянии выносить и тяжелые условия, – промолвила она.

– Ничуть

в этом не сомневаюсь, – кивнул Джек. – Похоже, ничто не может вас напугать, леди Джаматти.

– Я… мне кажется, что вас это раздражает.

Черт! Этот гневный взгляд!

– Я этого не говорил… – начал было Джек.

Она перебила его:

– В этом не было необходимости. Если забыть о нашем временном перемирии, становится понятно, что вы меня не одобряете. – Помолчав, она добавила: – И мою дочь тоже.

– Вы другая, – медленно проговорил Джек.

– Ну да, только всем известно, что английское общество недолюбливает тех, кто не подходит под его каноны, – с ноткой горечи в голосе ответила Алессандра.

Ее настроение резко изменилось, и он никак не мог понять почему.

– Правила есть правила, – ответил он. – Слава Богу, временами они меняются, но без них все общество охватил бы хаос.

– Странное представление о правилах – сразу понятно, что его высказывает военный. – Алессандра кивнула на его альбом: – Вам не кажется, что подобное мышление никакие, вяжется с духом творчества?

– В искусстве тоже есть свои правила, – промолвил Джек. – Сначала их надо узнать, потом освоить и лишь после этого – нарушать.

– Допускаю, что так оно и есть, но лишь для тех, у кого хватает любознательности, пытливости, чтобы сомневаться в общепринятых истинах, – сказала Алессандра наконец. – Однако для большинства людей просто невыносимо постоянно придерживаться строгих правил.

Джек не удержался от еще одного саркастического замечания, хоть и понимал, что оно вызовет горячую отповедь:

– Возможно, вам и вашей дочери следовало бы подумать о том, чтобы как-то обуздать свои языки.

Как он и ожидал, ее глаза полыхнули.

– Верно, – кивнула Алессандра. – Мы обе временами не думаем, что говорим. Но я предпочитаю, чтобы Изабелла временами плохо себя вела, чем потеряла бы свою индивидуальность. – Она судорожно вздохнула. – Мне всегда казалось, что юные светские леди вообще ее лишены, – продолжала она. – Поэтому неудивительно, что вам, мужчинам, все это надоедает и вы ищете развлечений на стороне. Полагаю, что с ними хотя бы в постели интересно.

Джек едва не поперхнулся вином.

– И я понять не могу, почему вы предпочитаете пустые, бессодержательные разговоры интеллектуальным беседам, – добавила маркиза.

– Я? Нет, не предпочитаю.

– Неужели? Вы только посмотрите на красоток в ваших модных лондонских домах – они же совершенно бесцветны! Вы видите только бледные, пастельные силуэты, которые невозможно расшевелить.

Джек нахмурился.

– Как художник вы должны это замечать.

Ее слова ошеломили его, потому что он и сам раньше думал об этом же. Джек невольно представил себе леди Мэри Стайлз в ее скромных белых платьях.