Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Джабара Карлей Майкл

С точки зрения Розенберга, картина отношений с Францией была хорошая, но на ней присутствовали темные пятна. Некоторые группы промышленников, например Комитет металлургической промышленности, хотели заключить с Германией «общее соглашение», а это было возможно, только если договориться о полной свободе для Германии в Восточной Европе. Любые задержки в ответ на предложения Кота «лили бы воду на мельницу» тем элементам в Париже, которые хотели сотрудничать с Германией, а не с СССР, и искали доказательства того, что советское правительство только болтает и ничего не делает. На самом деле Кот не понимал, почему Москве нужно столько времени, чтобы начать действовать. «Мне незачем открывать истину, — писал Розенберг, — что носителями политики являются живые люди и что тот же Кот является самым ярым сторонником сближения с нами. К нам поступают из самых разнообразных источников сведения о том, что Кот до сих пор в этом отношении проявил действительно неутомимую энергию». Розенберг добавил:

«Проталкивание через всякие инстанции морских вопросов в значительной степени заслуга Кота, причем со стороны нам известно, что он зверски обругал директора политотдела французского

МИД — Баржетона, когда последний пытался затормозить прохождение морских вопросов.

Поэтому я еще раз хотел бы со всей настойчивостью подчеркнуть, что отнюдь не в наших интересах выливать ушат холодной воды на голову сего пламенного сторонника сближения с нами.

Мы тем самым его персонально размагничиваем и даем аргументы в руки наших противников, ибо, повторяю еще раз, здесь противники гнилой сделки с Германией аргументируют, главным образом, возможностью опереться на нас, и нам, мне сдается, не следует их дезавуировать».

Розенберг подчеркнул, насколько это срочно: «Мне кажется, что если тов[арищ] Литвинов на обратном пути проедет через Париж, ему будет неудобно отделаться общими фразами на сделанное ему Бонкуром предложение, которое он обещал “продумать”» [373] .

В это время Розенберг получил отчет Довгалевского о переговорах в Женеве с Поль-Бонкуром, который рассказал про неустойчивость политического положения во Франции и необходимость принимать решения как можно быстрее, таким образом подтвердив взгляды Розенберга. Французская общественность не могла прийти к единому мнению по вопросу Германии. Поль-Бонкур сказал, что стало труднее придерживаться единой позиции и выступать против признания немецкого перевооружения, на котором настаивают Великобритания и Италия.

373

М. И. Розенберг — Н. Н. Крестинскому. 25 ноября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 89. Л. 190–194.

Также «имеются влиятельные политические и торгово-промышленные круги, добивающиеся соглашения с Германией». Он добавил, что эта информация строго секретная, но если бы не сопротивление Поль-Бонкура, то «Даладье провел бы уже прямые переговоры с Германией». Поль-Бонкур снова поднял вопрос о вхождении СССР в Лигу Наций, что могло бы помочь найти выход из тупиковой ситуации, которая создалась из-за набирающей силу Германии. Франция не могла больше придерживаться исключительно отрицательной позиции. Если получится убедить общественность поддержать «положительную политику путем создания прочного барьера против натиска гитлеровской Германии, то это (внесет успокоение в общественное мнение и) выбьет оружие из рук тех, кто настаивает на сговоре с Германией». Как видно из советских записей, Поль-Бонкур «мыслит себе барьер в виде договора о взаимопомощи» [374] .

374

М. И. Розенберг — Н. Н. Крестинскому. 25 ноября 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 682–685.

Итак, теперь все было сказано напрямую, и министр, что называется, взял быка за рога. Розенберг прекрасно понимал важность разговора Поль-Бонкура с Довгалевским, так как он добавил приписку к своему изначальному отчету:

«Когда я вчера набросал это письмо, я еще не знал содержание бесед тов[арища] Довгалевского с Бонкуром. Эти беседы являются несравненно более веским аргументом, чем все мои предположения. Они целиком подтверждают, что всякие промедления с нашей стороны обезоруживают сторонников сближения с нами. Я лично меньше всего являюсь сторонником того, чтобы вешаться на шею, но когда мы имеем дело с конкретными предложениями, нельзя их замораживать. Здесь происходит ожесточенная борьба различных тенденций и нам необходимо, когда это требуется, быстрее маневрировать» [375] .

375

М. И. Розенберг — Н. Н. Крестинскому. 25 ноября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 89. Л. 190–194.

Крестинский быстро отреагировал на депеши Розенберга и написал, что они в Москве согласны с предложением Бонкура и готовы вступить в Лигу Наций. Что касается взаимопомощи, этот вопрос нужно обсудить. «Вопрос о взаимопомощи также считаем дискута-бельным… Можете… начать беседу с Бонкуром. Результаты сообщите» [376] .

Довгалевский заболел, но тем не менее пригласил 1 декабря Поль-Бонкура в советское посольство. Теперь все торопились: и СССР, и Франция. Поль-Бонкур пообещал, что перейдет от общих вопросов к конкретике как по вопросу вступления в Лигу Наций, так и по поводу взаимопомощи. В основном он повторил то, что сказал Розенбергу в ноябре. Крестинский ответил, что Довгалевскому нужно сказать следующее: советское правительство выступает против перевооружения Германии, потому что оно представляет угрозу «для всеобщего мира» [377] .

376

Н. Н. Крестинский — В. С. Довгалевскому. 29 ноября 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 695.

377

В. С. Довгалевский — Н. Н. Крестинскому. 1 декабря 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 696–697; Н. Н. Крестинский — В. С. Довгалевскому. 2 декабря 1933 г. // Там же. С. 700.

Политика СССР так резко изменилась в ноябре и начале декабря, когда Литвинов был за границей. На самом деле Политбюро уполномочило

его вернуться из США на пакетботе и заехать в Рим, чтобы заручиться там поддержкой Муссолини в борьбе с Германией [378] . Крестинский дал подобные рекомендации Политбюро. Литвинов отметил, что, как ему кажется, ехать надо. Прошло три месяца после подписания советско-итальянского пакта о дружбе и ненападении. «Я лично думаю, — писал Крестинский, — что уклоняться от встречи мне не следует. Не надо задевать Муссолини. Италия будет играть теперь в международной жизни все более и более растущую роль. У меня крепнет убеждение, что с Германией отношения не наладятся. Тем более необходимо “дружить” с Италией» [379] . 10 ноября Политбюро одобрило рекомендации Крестинского, а в это время переговоры в Вашингтоне подходили к концу.

378

Выдержка из протокола Политбюро № 149. 10 ноября 1933 г. // Политбюро ЦК РКП (б) — ВКП (б) и Европа. Решения «Особой папки». 1923–1939. М., 2001. С. 296.

379

Н. Н. Крестинский — И. В. Сталину. 9 ноября 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 508. Л. 15, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL:(дата обращения: 27.11.2023).

Теперь все вставало на свои места и оправдывало отказ СССР от рапалльской политики. Переговоры в Вашингтоне продвигались хорошо. Рузвельт и Литвинов обсудили взаимопомощь в борьбе с двумя возможными общими врагами. Островский и Розенберг сообщали хорошие новости из Парижа. В конце октября Мендрас сообщил, что советское руководство боится, что нацисты объединятся с японцами и выступят против СССР [380] .

Литвинов встретился с Муссолини 4 декабря. Он сказал итальянскому лидеру, что советское руководство хотело бы сохранить хорошие отношения с Германией — это была стандартная позиция СССР. Но нельзя не обращать внимание на различные проявления немецкой враждебности, например на «Майн кампф» Гитлера и рассуждения о «расширении на восток». Сближение с Францией было необходимо, чтобы предотвратить заключение франко-немецкого союза, который мог образоваться для борьбы с СССР [381] . «Наши отношения с Францией, — писал Крестинский Довгалевскому, — начинают активизироваться по ряду направлений» [382] . Было 4 декабря. В тот же день Литвинов в Риме разговаривал с Муссолини. Тогда же Крестинский написал Довгалевскому письмо. Он был прямолинеен без всякого давления со стороны своего начальника. Если ранее в том году можно было заметить нюансы в позициях Крестинского и Литвинова, то сейчас все изменилось. «Мы решительно против увеличения германских вооружений, так как при внешнеполитической установке нынешнего германского правительства эти дополнительные вооружения рано или поздно обратятся против нас» [383] . Итальянское, польское и британское правительства, возможно, не будут возражать против перевооружения Германии. Даже во Франции не было единой позиции.

380

Mendras, compte-rendu mensuel. No. 5. 25 Oct. 1933. SHAT 7N 3121.

381

М. М. Литвинов — в НКИД. 4 декабря 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 712–714.

382

Н. Н. Крестинский — В. С. Довгалевскому. 4 декабря 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 94. Д. 64. Л. 39–40.

383

Н. Н. Крестинский — В. С. Довгалевскому. 4 декабря 1933 г. // Там же. Л. 41–43.

«Нам важно поэтому поддержать тех членов нынешнего французского правительства и тех кандидатов в руководители французского правительства в ближайшее время, которые являются противниками как сепаратных переговоров с Германией, так и увеличения германской армии. Такими политиками являются Бонкур и Эррио. Наше принципиальное согласие говорить о вступлении в Лигу Наций и заключить соглашение о взаимопомощи дает Бонкуру возможность в спорах со своими противниками в кабинете противопоставить более тесное сближение с нами предложению частично уступить Германии в вопросе о довооружении. Вот почему мы решили ответить положительно на предложение Бонкура».

После выхода Японии (в марте 1933 года) и Германии из Лиги Наций Крестинский добавил: «Мы стали бы играть в Лиге одну из руководящих ролей и могли бы, в известной степени, использовать Лигу Наций в интересах своей безопасности». Следовательно, советское правительство должно предложить США вступить в Лигу в то же время. Это идея лично Крестинского. Не слишком привлекательное предложение для Вашингтона, но в целом хорошая идея. Тогда Крестинский сделал важное заявление: «Если же наше согласие вступить в Лигу Наций окажется недостаточным для противодействия росту направленных против нас германских вооружений, мы готовы сделать дальнейший шаг и пойти на непосредственное соглашение со всеми противниками германской экспансии». Крестинский предупредил, что в Москве не обсуждали подробно этот вопрос и что в его письме содержатся в основном его «личные комментарии» к директивам Политбюро, которые Довгалевский получил в телеграмме [384] .

384

Н. Н. Крестинский — В. С. Довгалевскому. 4 декабря 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 94. Д. 64. Л. 41–43.