Рискованный маскарад, или Все его маски

Крымская Диана

— Ах ты, ублюдок! — процедил Саймон и вдруг, резко выпрямившись, прыгнул прямо на Тощего. Тот испуганно взвизгнул, оказавшись под ним на полу, но вскоре из его горла стал вырываться лишь хрип, — потому что Шелтон вцепился в его шею бульдожьей хваткой и принялся душить.

Гиббс и Ева бросились к ним одновременно. Громила попытался ударить Саймона по голове, но Ева снова вцепилась в его руку, и снова была отброшена в сторону. Гигантский кулак все-таки обрушился на голову Шелтона, и тот лишился сознания.

Впрочем, в чувство Саймон пришел довольно быстро. Он с трудом

сфокусировал взгляд на своей жене, склонившейся над ним. Она гладила его по лицу и звала по имени, с тревогой вглядываясь в лицо.

— Очухался, — прогудел над ним голос Гиббса.

Саймон приподнялся и увидел Тощего. Тот больше не ухмылялся, он потирал кадыкастую шею, его тонкие губы кривились от боли.

— Я до тебя доберусь, тварь, — едва ворочая языком, просипел Шелтон.

Услышав эту угрозу, Тощий немного повеселел. Он улыбнулся в лицо Саймону и протянул:

— Посмотрим, мой друг! Возьми девчонку и идем, — приказал он слуге.

Саймон дернулся, пытаясь подняться, но комната закружилась перед глазами. Гиббс схватил испуганную упирающуюся Еву и потащил ее к выходу.

— Вы сделали меня рогоносцем, Шелтон, и я отплачу вам тем же! — Тощий чуть ли не жмурился от удовольствия, видя отчаяние в глазах пленника — и ужас в глазах пленницы. — Я бы предпочел, чтобы вы видели, что я буду делать с вашей женой, но здесь неподходящие условия. — И мерзавец скривился, недовольным взглядом окидывая камеру. — Так что придется вам просто представлять, чем мы будем заниматься в моей спальне.

— Я тебя убью, подонок! — Саймон с трудом поднялся и, шатаясь, шагнул к двери. Но Гиббс уже вытащил Еву в коридор, легко оторвав ее ручки, вцепившиеся в косяк. Ухмыляющийся Аллейн поспешил следом.

Дверь захлопнулась прямо перед носом Саймона, и тому оставалось лишь в бессильной ярости стучать по ней кулаками…

78.

Гвен раскрыла дорожный сундучок, вытащила из него свое лучшее платье и, с трудом, так как карету немилосердно трясло, переоделась. Затем извлекла гребень, зеркало и пудру с румянами и привела в порядок волосы и лицо. Перед Аллейном баронесса Финчли должна предстать во всей красе!

В сундучке лежал и мешок с драгоценностями, но сейчас баронессе было не до него. Гвен достала записку, написанную ею перед выходом. Она адресовалась Генри Лайсу и была очень короткой:

«Мой кучер Джозеф проводит вас к особняку маркиза Аллейна. Я уверена, что Евангелина Корби там. Прощайте, виконт, и да хранит Вас Всевышний».

Она перечитала записку и вздохнула. Как много хотелось ей сказать ему! Но она никогда не осмелится на это. Этот человек остался в прошлом. Ей надо забыть его. Потому что он никогда не отнесется к ней как к женщине достойной. В его глазах она всегда будет шлюхой Аллейна. Даже если она спасет Еву и ее мужа. Даже если поможет Генри найти тайное убежище маркиза.

Гвен почти не сомневалась, что это место Лайсу неизвестно, так как маркиз очень тщательно скрывал ото всех местонахождение особняка, и даже Гвен доверился совсем недавно: долгое время ее привозили туда с завязанными глазами.

Отдернув занавеску, она выглянула

в оконце кареты. Пора. Гвен дернула шелковый шнурок, и Джозеф остановил экипаж.

— Ну, чего тебе еще понадобилось? — недовольно спросил он, спускаясь с козел и заглядывая в окошко. И оторопел. Садилась-то к нему в карету горничная, а теперь там сидела ни кто иная, как сама госпожа!..

— Миледи… — пробормотал он изумленно. — Я…. вы… да как же это?..

— Джозеф, уж ты-то мог бы и узнать меня! — мелодично рассмеялась Гвен.

— Так это вы были?..

— Ну конечно! Но к делу. Мы едем не в Лондон. В особняк маркиза Аллейна, тот, загородный.

— Как прикажете, миледи. — Джозеф, как и Гвен, знал, где находится тайный дом маркиза. От лондонской дороги к нему отходила не слишком заметная тропа.

…Вскоре карета баронессы свернула на нее, и вскоре впереди показалась кованая высокая решетка, — она опоясывала весь особняк и прилегающий к нему парк. Массивные, тоже кованые, ворота были закрыты, на них висел огромный замок. Домик привратника, стоявший за оградой справа, выглядел запущенным и нежилым.

Казалось, здесь нет ни единой живой души. Но Гвен знала, что впечатление это обманчиво. Она вышла из кареты, опершись на руку кучера, и сказала ему тихо:

— Джозеф, когда мы подъезжали, ты видел по левую руку такую большую поляну?

— Да, миледи. Я ее еще в прошлые разы приметил. На ней вроде развалины какие-то.

— Верно. Слушай внимательно. Ты высадишь меня у особняка и уедешь обратно в замок Корби. Вот письмо. — Она дала ему свою записку. — Передашь его лично в руки виконта Мандервиля. Никому другому не отдавай, только ему.

— Понятно, миледи. Передам.

— После этого он, наверное, захочет, чтоб ты показал ему это место. Ты проводишь его сюда — одного или с его людьми. После этого скажешь, что у тебя важное дело в Лондоне, повернешь экипаж и подъедешь к тем развалинам. И будешь там ждать меня… до полуночи. Только поставь карету так, чтоб ее не видно было с дороги. Понял?

— Чего ж не понять, — кивнул Джозеф. — Дело ясное.

Гвен надеялась, что он все выполнит.

В развалинах находился выход из подземного хода, который соединял их и особняк маркиза. О существовании этого хода Гвен узнала случайно: просто как-то, споткнувшись, оперлась об угол каминной доски в спальне маркиза, и открылась замаскированная картиной дверь в стене. Однажды баронесса прошла по этому ходу, пока Аллейн спал, со свечой. Было страшно, но куда страшнее было находиться порой в одной комнате с маркизом… Тогда-то Гвен и дошла до развалин, и узнала, где заканчивается ход.

И сейчас молодая женщина чувствовала: ей придется воспользоваться этим ходом, чтоб выбраться из проклятого дома Аллейна.

— Вот и хорошо. А теперь дерни-ка колокольчик, вызови привратника.

Кучер выполнил приказ. Звон колокольчика мигом возымел свое действие: из домика привратника вышел немолодой, но крепко сложенный мужчина и подошел к воротам. Узнав баронессу, он низко поклонился и поспешил большим ключом отпереть их.

— Его сиятельство у себя? — спросила у него Гвен.