Рискованный маскарад, или Все его маски

Крымская Диана

Он, между тем, развязал ей руки и уселся в глубокое кресло у камина, широко расставив ноги. В руках у него вдруг появилась тонкая трость. Он поглаживал ее белыми пальцами, унизанными перстнями. Вид у него был самый довольный.

— Ну что ж, моя девочка, начнем. Подойди поближе. Вот так. — Ева обрадовалась этому приказанию. Теперь от кочерги ее отделяла всего пара шагов! — Теперь покажи мне свою грудь.

Жар опалил ей щеки.

— Что-что?

— Расстегни корсаж, милая. Я хочу посмотреть на твои грудки. — Он поднял трость, указывая ею, и облизнулся. — Такие ли они крепкие и беленькие,

как мне представляется.

Еву затрясло. Пожалуй, если б он грубо повалил ее на кровать и попытался овладеть ею, она отнеслась бы к этому спокойнее. Но такое унижение было невозможно стерпеть!..

— Что такое? — Он заметил ее состояние. — Выполняй, что я велю. Иначе… Гиббс!

— О нет, — пролепетала она. — Я… я сделаю, как вы хотите.

Пылая, она медленно расшнуровала корсаж и распахнула его. Он жадно следил за каждым ее движением. Она заметила, как туго натянулась спереди ткань его панталон.

— Прелестно, — он снова облизнулся. — И какая чудесная родинка над левой! Нет ничего соблазнительнее женской груди. Будь моя воля — все женщины бы ходили полуобнаженные. — Он протянул руку и достал из кармана какую-то цепочку с прищепками. — Смотри, дорогая. Эти прищепочки будут чудесно смотреться на твоих розовых бутончиках. Я потяну за цепочку — и ты испытаешь и боль, и наслаждение одновременно. Твой муж вряд ли додумался бы до такого. А я смогу тебя многому научить…

Боже, как ты позволил родиться на свет такому выродку?.. Еву трясло, хотя в комнате было жарко.

— Да, девочка моя, — продолжал Аллейн. — Вот твоя тетка, баронесса Финчли… — Она вздрогнула, услышав имя Гвен. — Она тоже здесь бывает. И она тоже вначале была строптива. Но, в конце концов, ей стало нравиться. Я тут славно развлекался с ней. — Он провел рукой по набухшему комку под панталонами. — У нее такой умелый рот. Ты тоже научишься. А еще у меня есть кресло. — Он снова показал тростью на одно из кресел, на вид самое обыкновенное, чуть шире обычного, из подголовника которого торчало что-то, похожее на крест. — Я посажу тебя в него нагую. Привяжу твои ручки к крестовине, ножки широко раздвину и тоже привяжу к подлокотникам. И мы позабавимся с тобой.

Гвен!.. Неужели она была здесь? И он проделывал с ней все это? Какой кошмар! Ева едва сдерживала рвущийся из груди крик.

Но главный ужас ждал Еву впереди. Аллейн продолжал:

— Ты, может, не веришь, что баронесса Финчли здесь частая гостья? Но к чему мне лгать? Я тебе больше о ней расскажу. Ведь это твоя добрая тетушка сделала так, что ты и твой муж оказались здесь!

— Н-не верю… — Но она чувствовала, что это правда. «Гвен! А я так тебе доверяла!..»

— Милая, Гвендолин для меня сделает что угодно! Мы же с ней старые друзья. Кстати, — тонкогубый рот маркиза искривился в дьявольской усмешке, — ты так боишься за своего муженька, а знаешь, что он был любовником твоей тетки? О, да! Он ее обожал! Боготворил. А она — о, женщины, вам имя вероломство! — отправила его на каторгу. Не без моего участия, конечно.

У Евы в глазах потемнело. Неужели это правда? Саймон — и Гвен… Представить их рядом, целующихся, обнимающихся, — и жить не хочется. Но нет, он лжет!

Она вдруг ощутила такую всепоглощающую ярость, что убить его показалось ей

делом самым простым. Она даже захотела — страстно, до сердечной боли! — увидеть его размозженную голову, заглянуть в гаснущие злые глаза — и посмеяться над его агонией.

— Сдохни, пес!!! — Нет, это выкрикнула не Евангелина Корби, дочь лорда и воспитанная по всем правилам высшего света девушка, — та и слов-то таких не знала. Это кричала отчаявшаяся, способная на все женщина.

Она метнулась к кочерге, выхватила ее и замахнулась ею над головой маркиза… И замерла. Он оказался быстрее — и десятидюймовый острый клинок, выскочивший из трости, уперся ей под левую грудь, уколов нежную кожу.

— Милая, со мной такие штуки не пройдут. — Вкрадчивый спокойный голос завораживал, и рука с кочергой бессильно поникла. — Брось это. — Она бросила. — Хорошая девочка. А теперь повернись ко мне спиной. — Она повернулась… И тут же упала как подкошенная. Маркиз ударил ее ребром ладони по шее.

— Вот так, — он наклонился и перевернул ее. — Не ожидал, что с тобой будут проблемы, но это даже забавно. Кровь Корби сказывается! Придется раздеть тебя и посадить в кресло, пока ты без сознания… Но затем я приведу тебя в чувство, и только тогда начну веселье. Как же хорошо, что я не отдал тебя этому глупцу Рокуэллу!..

80.

Конечно, Гвен знала, где искать Аллейна и Еву. Она быстро вошла в дом и лишь на секунду замешкалась, взглянув на часы, висевшие над каминной полкой в гостиной.

Она добиралась сюда целый час. Если учесть, что ее кучеру придется потратить на дорогу до замка Корби еще час, отыскать виконта Мандервиля и передать ее письмо, то Лайс прибудет сюда не ранее, чем через два часа!

Все пропало…

Ах, если бы только Лайс послушался ее сразу и не затеял это свое дурацкое расследование, он мог бы быть уже здесь!

Но нет, совсем не Генри виновен в том, что все так повернулось. Она во всем виновата! Видимо, она сошла с ума от отчаяния после пыток Аллейна, раз придумала такой рискованный план. И она должна все исправить, просто обязана! Но как?..

Гвен буквально взлетела по лестнице на третий этаж и замерла перед дверью спальни. Прислушалась. Тишина.

Она осторожно толкнула дверь, которая оказалась не заперта, и увидела маркиза, склонившегося над бесчувственным телом Евы. Рядом на ковре валялась кочерга.

От ужаса Гвен даже лишилась голоса. Неужели этот изверг убил несчастную девушку?!!

— Это вы? — удивленно спросил Аллейн, увидев ее, но тут же мерзко усмехнулся и спросил: — Соскучились по нашим милым развлечениям, дорогая?

— Что с ней? — только и смогла сказать обеспокоенная Гвен. Она лишь мельком взглянула на Аллейна и снова опустила глаза на Еву. Баронесса лихорадочно пыталась сообразить, как же ей спасти Еву, но, как назло, ничего путного в голову не приходило.

— Она скоро придет в себя, — уверенно заявил маркиз и с отвратительной ухмылкой добавил: — На вашем любимом кресле, баронесса.

Пум-Пуф, который все это время сидел на руках Гвен тихо, как мышка, почувствовал, видимо, что перед ним — главный враг его хозяйки, и грозно зарычал. Даже шерсть его встала дыбом, что выражало крайнюю степень гнева.