Ритуал последней брачной ночи
Шрифт:
— Я же говорила тебе. Художник по реквизиту. В следующей … дебильной серии я как раз должна искать … цацки. Ну и параллельно до дури трахаться с каким-то скачком-самородком, который эти цацки пасет. И сегодня этот бивень, наш реквизитор …, приносит … футляр. Он, видите ли, его в антикварном купил, чтобы, так сказать, украсить … эту картину, это «мыло» гнилое. И придать достоверность событиям.
— И за сколько купил?
— За сто пятьдесят баксов! За сто пятьдесят! … душу в гроба мать! Лучше бы я всего этого не знала!
— А
Чарская порылась в своем саквояже и достала изрядно помятую квитанцию, справку о продаже и товарный чек.
— Вот, взяла на память. Приеду в Москву — сортир ими украшу… Нет, — она наморщила безмятежно-киношный лоб. — Сначала размножу на ксероксе, а потом уже украшу. До потолка обклею. Чтобы всегда помнить о собственной … глупости!
Я уже не слушала, что говорит мне Чарская. Я изучала квитанцию. Гарнитур из трех предметов (колье, серьги кольцо; горный хрусталь, серебро с золотым напылением) был продан за 4200 (четыре тысячи двести) рублей антикварным салоном «Бирюза».
Я знала этот трупного вида салон. Он подвизался при городском ломбарде и специализировался на отъеме ценностей у малоимущих реликтовых старух. Но самым удивительным было то, что вышеуказанный гарнитур был принят на комиссию от гр. ШАМНЕ И. И.
«И. И.» — не иначе «Илларион Илларионович», — машинально подумала я.
И тут же комната вместе с бесшабашной красоткой Полиной Чарской поплыла у меня перед глазами.
И.И. ШАМНЕ.
Илларион Илларионович Шамне, подпольный ювелир, специалист по камешкам, очкастый хитрован, связанный с Олевом Киви, — владелец такого же, только с другим именем салона «АНТИКВАРНАЯ ЛАВКА». Но почему И.И. Шамне снес безделушки в другой магазин, а не выставил у себя?! Самолично бил ноженьки, самолично сдавал на комиссию…
В этом не было никакой логики. Никакой.
И никакого смысла. Разве что еще раз подтверждалась сомнительная связь ювелира и виолончелиста. Больших виртуозов своего дела, приходится признать!
— Что с тобой? — Чарская пощелкала пальцами перед моим носом.
— Ничего… Слушай, ты бы не могла отдать мне эту квитанцию?
— Зачем?
— Меня накололи так же, как и тебя, — я решила сыграть с Полинькой Чарской в игру «Суки, объединяйтесь в профсоюз!». — И мне нужна эта бумажка.
Чарская задумалась. Очевидно, мысль о том, что ее московский сортир осиротеет без документального подтверждения ее же … глупости, не очень вдохновляла.
— А я выясню все про кассету, — выкатила я на позиции последний аргумент. — Кассету еще никто не отменял. И на ней ты все еще лезешь в сейф.
Это подействовало.
— Ты полагаешь? — она нахмурилась.
— Я просто в этом уверена.
— Хорошо. Бери.
Когда заветный клочок бумаги был получен, я принялась размышлять о том, как бы мне отблагодарить Чарскую.
— Если хочешь, я могу помочь тебе убраться.
— Еще чего, — фыркнула она. — Что за рабская психология? Пусть этим
— Но… — Я обвела глазами номер, больше похожий на полигон после ядерных испытаний. — Мы здесь на приличную сумму накуролесили.
— Группа заплатит, — беспечно отмахнулась Чарская. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.
— Думаешь, заплатит?
— Куда денется!.. Везде, где я работаю, в смету статью закладывают. Называется «Непредвиденные расходы и форс-мажорные обстоятельства». Если такой статьи нет, я даже переговоров не веду.
— Лихо! — восхитилась я.
— Ну! Такие актрисы на дороге не валяются. Меня же все режиссеры ненавидят! Рыдают, проклинают, волосы рвут на заднице, а сделать ничего не могут. Потому как вот они у меня где … коньки бздиловатые! — Чарская сжала маленький склочный кулак.
— Лихо… Может, еще за топливом сбегать? — Я выразительно посмотрела на опустевшую бутылку бренди. — Здесь один молдаванин есть…
Воспоминание о недавно покинутом Аурэле Чорбу накрыло меня с головой. Но Эта Сука не дала мне пойти на дно.
— Знаю я этого молдаванина. Фуфлыжник. Гнойный чернозем. Кроме своего пойла поганого, ничего не признает. Будь его воля, он бы всех в нем утопил. А потом душонки бы инспектировал — на персональном Страшном Суде. И вообще… много на себя берет. А я таких … колхозников ненавижу.
В ее голосе сквозила самая обыкновенная зависть. В борьбе за умы и сердца безропотного человеческого стада Аурэл Чорбу и Полина Чарская были непримиримыми конкурентами. Но не это занимало меня сейчас: Полина, прожившая в гостинице довольно длительное время, могла бы пролить свет на каждого постояльца. А чужая точка зрения всегда важна, даже если это точка зрения отпетой суки.
— Весело здесь у вас. — Я начала издалека, чтобы не вспугнуть пребывавшую в самом благодушном настроении Чарскую.
— Ага. Весело. Как в доме еврейской бедноты. Одного в расход пустили… Ну почему не я это сделала?!. — Она снова отвлеклась от темы.
— Говорят, его пресс-секретарь до сих пор здесь…
— Правда?
— Я его в баре видела. Сегодня ночью. Что за тип?
— Такой же слизняк, как и его покойный хозяин… Я и встречалась-то с ним несколько раз.
— А разве… в Вене его не было?
Упоминание о Вене, романе с Олевом и неудавшейся краже неудавшихся драгоценностей было рискованным шагом, но Чарская отнеслась к этому шагу достаточно спокойно.
— Лично я его не видела, — бросила она. — Но я там вообще мало что видела. Кроме койки, разумеется. Дурой была.
— И еще актер, — я быстренько закрыла тему с Калыо Куллемяэ И подсунула Чарской очередную фигуру. — Илья Слепцов.
— Слепцов? Да нет такого актера Ильи Слепцова! Впервые слышу.
— Вообше-то меня интересует один иностранец. Тео Лермитт, искусствовед. Он останавливался здесь.