Робинзон по пятницам
Шрифт:
— А вы, значит, по-прежнему веселитесь?
— Угу. Характер у меня такой, веселый.
— Эфа, да скажи ты ему…
— Лучше признайся, Эфа.
Домочадцы окружили меня как стая воронья, впитывая каждое слово из нашего разговора. Ну и родственничков мне мужья сосватали. Не моргнув глазом, обвинили свою единственную кормилицу сразу в двух убийствах.
— Он еще на нее завещание вчера написал, — услужливо сообщила бабушка Клара.
— Стефания знала об этом? — мгновенно сделал стойку Федоров.
— Разумеется. Он ей об этом как раз сегодня
— А ты откуда знаешь? — уставилась я на бабулю. — Мы же с ним наедине разговаривали.
Та потупилась:
— Подслушивала. Вы же орали на всю округу.
Мы орали? Вот это новость! Да громче Романова только ангелы в раю поют. Впрочем, теперь у него появился шанс это проверить на личном опыте.
Опер тем временем завоевывал благосклонность старушки. Ну просто змей-искуситель:
— Правильно сделали, что подслушивали. Вот так и надо помогать следствию.
Бабуля расплылась в блаженной улыбке:
— Ой, молодой человек, я еще много чего интересного знаю! Вы даже не поверите…
В голосе Федорова проклюнулись жегловские нотки:
— Верю, вот вам — верю. И ценю за своевременное информирование следственных органов.
Дед аж цокнул от зависти, дескать, Клару оценили, а он, что — не у дел?
— Я тоже кое-что слышал, — Карл Иваныч авторитетно запыхтел трубкой. — Романов Эфу замуж звал.
Тьфу ты! Час от часу не легче. Если так и дальше пойдет, то Ольга моментом выдаст размер моего бюстгалтера, решив, что эта весьма ценная информация также поможет следствию. Пора вмешаться в семейную идиллию и расставить все точки, а заодно и запятые.
— Ну и что? Звал! Будто я уродина какая! Меня теперь и замуж взять нельзя?
Федоров сочувственно взглянул на мою покрасневшую физиономию:
— Как вы такое могли подумать, Стефания Андреевна, вы очень даже не уродина. А так… В общем, можно, если что.
— Можно что, простите? — ледяным тоном осведомилась я. — С этого места попрошу поподробнее.
Он стушевался на мгновение, но затем перехватил инициативу:
— Нет, это я попрошу вас поподробнее: в каких отношениях вы состояли с потерпевшим Романовым?
— Исключительно в соседских. Он — на своей половине, я — на своей. В гости друг к другу ходили редко. Слушайте, а может, все-таки в дом? — последнюю фразу я уже выбивала на морозе зубами, переминаясь с ноги на ногу от холода.
— И оскорбить наш дом призраком преступления? — выдала контраргумент тетя Соня. В своей телогрейке от кутюр она чем-то напоминала статую Фемиды в провинциальном суде.
— Он и так оскорблен. Вон Алекса выносят. Вперед ногами. — На меня неожиданно навалилась усталость и апатия. Ничего не хочу: только спать, спать, спать. В тепле и комфорте. В конце концов, если меня хотят арестовать, то пусть арестовывают дома. По правилам игры я еще узелок должна собрать: зубную щетку, смену белья и сигареты. И сухарики! Как же я без них?
— Вы оставайтесь, а я пошла — замерзла.
И направилась к дому, игнорируя выкрики возмущенных родственников. У порога неожиданно поскользнулась,
— Удивительная у вас выдержка, Стефания Андреевна. Два трупа за день, а вы и слезинки не проронили.
— Послушайте, Федор Федорович, трупы эти не имеют ко мне никакого отношения. Это не мои трупы.
— Охотно верю. И все же вы к ним имеете самое непосредственное отношение. В первом случае вас застали на месте преступления. Во втором — труп нашли в вашем доме.
— Ну и что?
— То самое. Это очень подозрительно, — он уничижительно смерил меня с головы до новых итальянских сапожек.
Мы уже стояли в прихожей. Вокруг Федорова сгрудились мои родичи. И затаив дыхание, внимали его словам. У каждого в глазах застыла собственная версия происшедшего. Объединяло родственников одно: виновной считали все-таки меня.
Жбану надоело сидеть у меня за пазухой, и он, недовольно квакнув, высунул бородавчатую голову наружу.
Федоров споткнулся на полуслове.
— Что это?
— Жаб. По-моему, очень хорошенький. Не находите?! Он теперь будет со мной жить и спать в моей постели.
— А-а, мама!
И вдруг стало тихо. О поле, поле, кто тебя усеял?! Теперь я знаю ответ на этот классический вопрос. Федоров, единственный, кто остался в сознании, ошарашенно взирал на домочадцев, находившихся в глубоком и, надеюсь, продолжительном обмороке. Кто бы мог подумать, что меня окружают столь чувствительные люди! Я аккуратно переступила через них, сняла новые сапоги и шубку. И на цыпочках прошла в кухню. Настроение мгновенно улучшилось: ужин в спокойной обстановке с симпатичным мужчиной, об этом можно только мечтать. Если подумать, то пятница, 13-е, не такое уж плохое сочетание. Но в следующий раз, вы слышите, в следующий раз — я обязательно впаду в состоянии комы. Помяните мое слово!
***
— Эфа! Ты спишь?
— Кто здесь?
— Это я.
— Кто я?
— Клара…
— Что ж, вам, бабушка, не спится в ночи? Изжога замучила?
Я включила ночник и посмотрела на часы. Полчетвертого. Самое время для тихих задушевных бесед. Клара сидела на кровати и жадно меня разглядывала. В руках у нее был томик Агаты Кристи. "Убийство викария". Очень актуально.
— Эфа, я должна тебе сказать что-то очень важное.
Бабуля драматически понизила голос и сделала паузу. По сценарию мне полагалось сделать заинтересованное лицо. Гримаса интереса не складывалась: очень уж хотелось спать.
— Эфа, ты меня не слушаешь!
— Слушаю, бабушка, слушаю.
— На семейном совете мы решили: что ты виновна.
— Молодцы! Вы показали чудеса дедукции.
Клара обиделась, не расслышав.
— Нечего обвинять дедушку. Мы все так решили.
— И что теперь?
— Теперь мы будем за тобой следить.
— Хорошо, следите. — Я зевнула и зарылась в подушку. — А я пока посплю.
— Эфа!
Господи, этот шепот даже мертвого из могилы поднимет.
— Ну что еще?