Род Корневых будет жить!
Шрифт:
Вошёл Егор Казимирович.
Первым делом он отыскал взглядом меня. Но ничего не сказал, хотя в его взгляде промелькнула ярость. И промолчал он не потому, что рядом со мной нарисовался китаец…
Но я и сам себя уже отчитал двести пятьдесят раз. Взрослый мужик, опытный боец, а налажал, как не знаю кто. Что ж, за свои поступки нужно отвечать.
Я встал. И прошёл во главу стола. А потом поклонился людям в пояс и сказал:
— Простите меня, если сможете. Я сглупил как идиот.
В комнате повисла тишина. Люди не смотрели на меня, отводили глаза.
И тут неожиданно
Волколак-то нынче выл –
Его Федя охмурил.
Снял рубаху и портки –
Воет нечисть от тоски!
Голос Божены прозвенел в тишине, как тугая тетива.
Она допела частушку, но звучание ещё не успело опасть, как застучали трещотки, и частушки подхватила Дуня:
Кто бы, кто бы посмеялся
Да не ты, плешивый пёс!
Ваня вдарит только раз –
Ты навек лишишься глаз!
А потом и Савелий взял гусельки да запел с яростью:
Не ходи ты по засеке,
Не стучи когтями.
Боря выйдет, даст пи@ды
Полетишь аж до звезды!
Частушки звучали яростно. Женщины то плакали, то хохотали, то бросались в пляс. Это был своеобразный праздник посрамления и изгнания смерти, победы над ней.
Я чувствовал силу несломленного народа. Силу и боль. Потому что не все вернулись. Но деревня была жива. Были живы дети, а скоро ещё народятся.
Бабы подкидывали в широкую печь дрова, ставили чугунки. Другие плясали и пели.
А мужики потихоньку оттаивали. Возвращались к жизни.
Но Фёдора больше не было. Он погиб, спасая мою никчёмную жизнь.
Из тех четверых, что спрыгнули спасать меня, вытащить удалось только двоих. Третьего чуть-чуть не успели — уже в полёте его достал волколак, который, впрочем, ненадолго пережил парня. Фёдор же до последнего прикрывал отход товарищей.
Погибших после этой схватки было много. И всех их помянули, вспомнив их доблесть. Про каждого спели частушку. И это были не домашние заготовки, эти частушки рождались здесь и сейчас. И отзвучав, уходили освещать путь погибшим до самого Источника…
Я не знаю, откуда пришло ко мне это знание, просто я это понял.
Посмотрев на деда Радима, я поймал его взгляд. И старик сказал мне:
— Ты жив, барин. А это самое главное! Ведь погибни ты, и нас всех продали бы в рабство. И это в лучшем случае.
Его слова как плетью хлестанули меня.
А потом дед Радим попросил у меня немного крови, чтобы обновить сжигающее зелье.
— Силы у тебя, Владимир Дмитриевич, конечно, нет. Но кровь-то у тебя Корневская!
Я не задумываясь протянул руку:
— Хоть всю берите…
— Всю не надо! — строго ответил дед Радим и сделал небольшой надрез на моей ладони. Собрал в маленький флакончик немного моей крови, а потом кивнул женщинам, чтобы они обработали рану.
Божена смазала ранку пахучей мазью и перевязала тряпицей.
Я смотрел на неё и думал, что она, наверное, так же обрабатывает синяки и ссадины своим детям и раны своему мужу. Вот только здесь сейчас её мужа не было. И я по новой увидел скорбь в её глазах.
Нет, ничего такого я к этой женщине не испытывал. Просто понял, как трудно ей живётся. И при этом она умудрилась сохранить душу светлой и чистой. И это, как ни странно, давало силы и мне.
Пока женщины готовили поминальный обед, Егор Казимирович распорядился починить снова покосившийся в двух местах частокол — там, где атака волколаков была особенно яростной. Заодно масло подготовили — не только налили в казан, но и заложили печь сухими дровами и положили берёсты для растопки, чтобы в случае необходимости осталось только разжечь огонь. И камни для пращников тоже приготовили сразу. И рогатины, очистив, составили так, чтобы их можно было быстро взять.
Победив, жители острога сразу же подготовились к следующей битве.
Я это видел и отнёсся с уважением. Помогать не полез. Напомогался уже. От моих бездумных действий было больше вреда.
Да, у меня был большой боевой опыт. Но то была совсем другая война. Других масштабов. С другим вооружением. А здесь я и был сопливым новобранцем. И даже ещё хуже — полным несмышлёнышем!
Но вот поминальный обед был готов.
Дед Радим пригласил всех сесть за стол и помянуть усопших.
На этот раз я сразу сел во главе стола, хотя понимал, что не достоин этого места. Но судьба распорядилась вот так. И ничего с этим не поделать. Я глава рода и единственное, что сейчас могу — это постараться стать достойным.
Мы вспоминали ушедших. Потом разговаривали о том, о сём. После снова вспоминали.
Я чувствовал себя сопливым пацаном, который слушает, как матёрые бойцы, ветераны множества войн вспоминают минувшие дни и мечтает только об одном — чтобы его не прогнали. И ещё, конечно же, когда-нибудь стать таким же героем, как они.
Единственное, я в отличие от пацана, прекрасно понимал, сколько за этими историями, за этой боевой бравадой пота, боли и крови.
А ещё я понимал, что нужно сделать, чтобы стать таким же бойцом.
И потому я обратился к деду Радиму, как к старшему:
— Помогите мне научиться пользоваться рогатиной и другим оружием, пожалуйста.
Дед Радим задумчиво посмотрел на меня, потеребил свою бороду, а потом сказал:
— Ну а что? Это лучше, чем ничего. Глядишь, в какой-то момент и жизнь спасёт. Конечно, против тех, кто владеет силой, это бесполезное умение, но как ты, барин, правильно сказал, не всё в жизни вокруг силы крутится.
— Спасибо! — чувствуя, как горят щёки, ответил я.