Родиться в Вифлееме [СИ]
Шрифт:
«Война!» — наконец я слышу голос. Киваю, соглашаясь. Я был пилотом-истребителем и готовился сражаться. Но с кем?
«С кем вы воюете? Ты помнишь?»
Враги… Сосущая дыра в памяти упрямо не хочет отдавать свою добычу, но и я не собираюсь сдаваться без борьбы. Я, как раньше, тяну к себе разрозненные фрагменты, отстраняясь от туннеля, ветра, тени…
«Коты» — слово само появляется. И следом, подхваченный осколок моей памяти, вспыхивают
Коты…
— …занимаются позиционной перестановкой своих сил, аккуратно наращивают давление и смотрят, как мы на это отреагируем. Тэш’ша может и нелюдь, но уважать себя они заставят любого — хочешь ты этого или нет, — седой как лунь Берг договорил, допивая свой чай.
Неожиданное раздражение, едва не переросшее в лютую ярость, вдруг вспыхивает в нем после слов капитана Берга. Оно жжет изнутри, затрудняет дыхание, затуманивает все перед глазами красноватой дымкой ненависти и боли, заставляющей забыть о приличиях. Ненадолго, но достаточно, чтобы процедить в ответ:
— Что-то не слишком сильно я хочу «котов» уважать! Плазмой накормить, вместе со щенками, чтобы не плодились, — и хватит с них!
Капитан «Корнуолла» поднимает глаза и смотрит на него со странным выражением. Не удивление и не гнев из-за резких слов, а что-то… похожее на жалость… Нет, даже не жалость, а разочарованное сожаление. Как будто его лучший ученик на экзамене оконфузился на совершенно простом вопросе, выставив себя дураком.
Капитана «Корнуолла» отвлекает что-то пришедшее на его визор — взгляд Берга стекленеет, на пару секунд его подвижное лицо становится отстраненным, сосредоточенным на чем-то постороннем. Потом он отставляет пустую чашку с такой осторожностью, словно она от малейшего дуновения может рассыпаться на куски.
— Вам пора собираться, — спокойно говорит он. — Скоро старт пассажирского челнока.
Не требуется быть семи пядей во лбу, чтобы ощутить недовольство и разочарование, облеченное в холодноватый тон. Немного сказавший за все время Пилигрим послушно встает, он повторяет движение серигуанина, лишь на долю секунды проведя в борьбе с желанием извиниться и пониманием, что никто его извинений не ждет. У открывшейся двери его догоняют жесткие и сухие слова капитана:
— Ли Твист? — ответное «сэр» Дитрих Берг пропускает мимо ушей, размеренно вколачивая слова, глядя прямо в глаза. — Просто на будущее: у тэш’ша нет щенков. У них есть дети!
Взгляд капитана лайнера пронзает…
…насквозь, подобно раскаленному клинку. Фамилия обтекает меня, обволакивает. Я, сам не до конца понимая почему, всем своим естеством — или тем, что уцелело — сродняюсь с ней, принимаю ее.
Она моя. Это часть меня.
Сразу становится легче. Легче дышать, легче думать. Серый туман в памяти всколыхивается, тает — не до конца, но достаточно, чтобы наполнить меня торжеством. Верой в успех. Раз я вспомнил это — я вспомню и все остальное. Я снова буду собой.
«Теперь
Я почти забыл о тени. Вопрос чуть приглушает радость, заставляя собраться. Но вместо ответа я спрашиваю сам:
— Это ты делаешь? Ты показываешь мне это?
«Ты делаешь все сам. Я лишь помогаю тебе сделать первый шаг».
— Кто ты? — уже оставленный раз без ответа вопрос, но сейчас кажется нужным и естественным.
«Еще не время. Ты не готов. Твой разум расколот».
Точно подтверждение этому подкрадывается знакомая слабость, и от оставленных в памяти прорех буквально хочется выть. Так омерзительно чувствовать в себе пустоту, ранее заполненную мыслями, событиями, людьми. Заполненную эмоциями, неважно хорошими или плохими.
Я сглатываю подкативший к горлу ком. Радость отступает на задний план, а на передний выходит то, на что следовало обратить внимание давно.
Если бы я мог тогда обращать на что-то, кроме изнуряющей слабости и отчаяния от потерянности, внимание.
— Как я пришел сюда? Где это место?
«Сюда нельзя прийти. Это место начала. У каждого свой путь».
— Начала чего? — я морщусь, привалившись к стене — теплой, как все вокруг. В затылке начинает постукивать крохотный молоточек, ритмично выбивая свои «тук-тук-тук», как бы каждым ударом говоря: «помнишь меня?».
…сгусток чудовищной боли лопается у затылка и все сметает шквал белого огня…
«Место начала», — не обращая внимания на меня, повторяет тень. — «Ты должен идти. Ты не можешь остановиться».
— А если я хочу спуститься? — постукивание становится все назойливее, и первые уколы — пока еще слабой — боли начинают свой путь через всю голову к шее, к глазам, к вискам.
«Ты не можешь спуститься. Ты не можешь остановиться. Можно только упасть. И можно подняться. Другого — нет».
Я отлипаю от стены, тратя секунду, чтобы удержаться на ногах. Первый шаг дается с трудом, но затем втягиваюсь — и как по волшебству предостерегающее биение в голове замирает. Только слабый зуд под волосами — чтобы не забыл окончательно.
— Это все не настоящее. Это какой-то бред… — наверное, больше для того, чтобы хоть что-то сказать, бросаю красно-черному зеву туннеля.
«Реальность — это миг, когда ты осознаешь себя. Когда говоришь: „Я есть“. Когда вычленяешь из мира свою самость и даешь ей свое имя», — тень спокойна и невозмутима, двигаясь вместе со мною, не отставая, не становясь четче. Или понятнее.