Родная старина

Сиповский В. Д.

Когда же церковь твою телесную осквернили (гнусные ласкатели) разными грехами и злодействами, которыми всегубитель наш дьявол губит людей, то он приблизил к тебе вместо крепких вождей и воевод – богомерзких Вельских с товарищами, вместо храброго воинства – кромешников, или опричников кровоядных… вместо боговдохновенных книг и молитв – скоморохов с разными дудами и бесовскими песнями, вместо блаженного пресвитера (Сильвестра), который примирил тебя с Богом чистым покаянием, – чаровников и волхвов…

Вспомни, – говорит Курбский в заключение, – первые дни свои, когда ты блаженно царствовал… Не губи себя и дома твоего… Очнись и воспрянь!»

Царь уже не отвечал на эти письма. Много горькой и страшной правды было в них. Не мог не признать этого и сам царь. По временам укоры совести терзали его; сознание

озаряло его больную душу, и он становился тогда страшен самому себе. Беспорядочная жизнь, полная тревог и разгула, преждевременно состарила Иоанна: сорока лет с небольшим он смотрел уже стариком. В 1572 г., томимый предчувствием смерти или гибели от врагов, он написал завещание своим сыновьям. Здесь находим, между прочим, такие строки:

«Ум мой покрылся струпьями, тело изнемогло, телесные и духовные струпья умножились, и нет врача, который исцелил бы меня… Хотя я еще и жив, но Богу своими скаредными делами я смраднее мертвеца… Всех людей от Адама и до сего дня я превзошел беззакониями, – потому я всеми и ненавидим…»

После вступления Иоанн дает наставление сыновьям, как жить. Прежде всего советует научиться, как веровать, и как Богу угодить, и твердо держаться православной веры, хотя бы пришлось за это пострадать до смерти. Затем, по словам завещания, надо научиться, как людей держать и жаловать, как от них беречься, как их привязывать к себе; надо также освоиться со всяким делом, священническим, иноческим, ратным, судейским, со всяким житейским обиходом, разузнать, какие порядки ведутся здесь, какие в иных государствах, как кто живет и как кому пригоже быть. «Если все это будете знать, – говорит Иоанн, – то не вам будут люди указывать, а вы людям». Особенно любопытны в завещании следующие советы сыновьям: «Людей, которые вам прямо служат, вы бы жаловали, любили и берегли… а которые лихи, и вы бы на тех опалы клали не вскоре, а по рассужению, не яростию», а далее приводятся следующие слова: «Подобает царю три сия вещи имети: яко Богу не гневатися и яко смертну не возноситися и долготерпеливу быти к согрешающим».

Из этого замечательного завещания ясно видно, как по временам мучили Иоанна угрызения совести и как ясно мог он сознавать высокие царские обязанности; но дурные страсти заглушали ум его; он более следовал своему сердцу, испорченному с детства, чем уму. Воли подчинить свои чувства разуму у него не хватало. Это и было главным его несчастьем. Угрызение совести и раскаяние, по-видимому, казались ему иногда малодушием, и тогда свирепость его проявлялась с новой силой. По временам он падал духом; всякие беды и невзгоды так удручали его, что он думал покинуть престол и постричься в монахи. Раз даже явилась у него странная затея: он нарек «великим князем всея Руси» крещеного татарского царя Симеона Бекбулатовича (1574) и вручил ему управление всей земщиной, а сам наравне с подданными, называя себя лишь московским князем, писал челобитные Симеону в таком, например, виде:

«Государю великому князю Симеону Бекбулатовичу Иванец Васильев со своими детишками с Иванцем да с Федорцем челом бьют. Государь, смилуйся, пожалуй»… и так далее.

Словно хотелось Иоанну испробовать, сможет ли он снизойти со своей царственной высоты на степень подданного (впрочем, затея эта продолжалась недолго; через два года Иоанн сослал «великого князя всея Руси» в Тверь). Порою страх опасности так обуревал его, что он боялся быть даже при своем войске, опасаясь, чтобы свои же воеводы не изменили, не выдали его врагам (изменники, приведшие крымского хана на Москву, были памятны ему). Он даже вел тайные переговоры с английским двором, прося убежища в Англии на случай большой опасности ему и семье его. Все это показывает, как полна тревог была его жизнь.

В семейной жизни он тоже не был счастлив. По смерти первой, нежно любимой им супруги он, после неудавшейся попытки жениться на сестре польского короля, женился на дочери черкасского князя Темрюка, нареченной при крещении Марией. После ее смерти (1569) царь вступил в третий брак; выбор его пал на Марфу Собакину, дочь новгородского купца. Чрез несколько дней после брака она умерла. Царь был сильно огорчен и говорил, что лихие люди извели ее, и вопреки церковному уставу женился в четвертый раз на Анне Колтовской. Он призывал высших духовных лиц

на собор и просил не вменить ему в грех это нарушение церковного устава, причем утверждал, что прежние его супруги все три были отравлены. В этом он был, как видно, вполне убежден. Собор поступил по желанию царя. Через год он велел постричь свою четвертую супругу в монахини, а сам еще два раза вступал в брак уже без разрешения церкви с Анной Васильчиковой и Василисой Мелентьевой. Наконец, в 1580 г. обвенчался в последний раз с Марией Федоровной Нагою.

В ноябре 1581 г. в Александровской слободе случилось страшное событие. Царевич Иван Иванович стал укорять отца, по одним известиям, за унизительные переговоры с Баторием, а по другим, за обиду своей жены. Иоанн, скорый на гнев, не стерпел грубости сына и в запальчивости ударил его со всего размаху своим костылем по голове. Царевич упал, обливаясь кровью… Царь опомнился, завопил в отчаянии, рвал на себе волосы, рыдал, звал лекарей… Через несколько дней царевич скончался. Царь был убит горем, говорил, что он не хочет больше царствовать, приказывал боярам из среды своей выбрать царя, так как второго своего сына, Федора, считал неспособным царствовать. Бояре умоляли Ивана Васильевича не оставлять царства хотя бы до конца войны. Долго он был в ужасном душевном состоянии, не мог спать по ночам: угрызения совести и кровавые призраки терзали его, и он метался, как в горячке. Стал он делать по монастырям большие вклады, посылал щедрые дары на Восток по святым местам и обителям, чтобы всюду поминали и молились за упокой души его сына. Припомнились ему в эту пору и тысячи людей, погибших, подобно царевичу, от неразумного гнева его. Он усиливался припомнить замученных им или казненных по именам, вписывал их в синодики (поминальные записи) и посылал по монастырям молиться за упокой их душ.

В Кирилло-Белозерском монастыре сохранилось два таких синодика, как несомненное свидетельство многочисленных казней Иоанна Грозного и угрызений его совести. Многих погибших называет он по именам, но еще больше упоминает безымянных. «Помяни, Господи, – читаем, например, в синодике, – княгиню инокиню Марию, инокиню Александру (при этих именах заметка: потоплены в Шексне-реке повелением царя Ивана)… Помяни, Господи, души рабов своих тысячу пятьсот пяти человек (новгородцев)». При некоторых именах помечено: «с женою», «с детьми» и т. п. Общий итог всем погибшим означен в синодике в 3470 душ.

Но ни мучения совести, ни ясное сознание своих поступков не могли изменить нрава Ивана Грозного. После заключения унизительного мира с Польшей он предал мучительным казням ратных людей, которые легко сдавались неприятелям во время войны, а ливонских пленников, которых у него было множество, травил медведями.

Последнюю супругу свою, Марию Нагую, царь скоро невзлюбил почему-то, думал с нею развестись и стал сватать через своих послов родственницу английской королевы. Это было в конце 1583 г. Но с начала следующего года царь стал чувствовать себя все хуже и хуже. Хотя ему было всего 53 года, но он казался уже совершенно дряхлым стариком, а тут к общей слабости прибавилась еще страшная болезнь: у него стали гнить внутренности и пухнуть тело. Когда началась его болезнь, на небе явилась комета.

Он вышел на Красное крыльцо, долго смотрел на нее и вдруг изменился в лице.

– Это – знамение моей смерти! – сказал он окружающим.

Иноземные врачи истощали все свои усилия, чтобы вылечить больного. Волхвы, которых по приказу суеверного царя свезли в Москву с разных концов Русской земли, должны были гадать, выздоровеет ли царь. Он то падал духом, каялся, молился, раздавал щедрую милостыню, освобождал заключенных, то прежние страстные порывы вдруг снова наполняли его душу. Но болезнь видимо усиливалась. Он уже едва мог ходить. В марте были разосланы по монастырям грамоты настоятелям от имени царя, в которых говорилось между прочим: «…Князь великий Иван Васильевич челом бьет, молясь преподобию вашему, чтобы вы пожаловали, о моем окаянстве соборно и по кельям молили, чтобы Господь Бог и Пречистая Богородица, ваших ради пречистых молитв, моему окаянству отпущение грехов даровали, от настоящия смертныя болезни освободили и здравие дали; и в чем мы перед вами виноваты, в том бы вы нас пожаловали – простили, а вы в чем пред нами виноваты, и вас Бог во всем простит».