Родная старина
Шрифт:
Жестокие нравы были в ту пору, и как ни ужасны были мучения и казни, но люди того времени так не возмущались ими, как возмутились бы теперь. В довершение бедствий в 1570 г. свирепствовали ужасный голод и мор. Холода, а потом засухи сгубили жатву. Цены на хлеб поднялись неслыханные. Бедняки толпами скитались по улицам Москвы, прося подаяния. Люди, прежде достаточные, разорились, обнищали вконец. На улицах, на дорогах лежали трупы умерших от голода. От изнурения, от дурной пищи и от голода начались повальные болезни. До 1572 г. продолжались бедствия. В это время обрушилось на Москву новое несчастье – страшное нашествие крымских татар.
Война с соседями
Ливония под ударами русских, как сказано, уже распалась на части. Польша, которой досталась большая часть ее владений, должна была по договору 1561 г.
Ливония с ее крепостями, замками и особенно с ее прекрасными приморскими гаванями была как для Польши, так и для Москвы очень заманчивой добычей, но нелегко давалась она в руки Ивану Васильевичу. Ему пришлось столкнуться не только с Польшей, но и со Швецией, захватившей Ревель, и с Данией, присвоившей остров Эзель. Более опасным соперником была Польша. Попытался было Иван Васильевич уладить здесь дело мирным путем, даже для этого думал жениться на одной из сестер польского короля Сигизмунда-Августа. Тут у царя были и другие расчеты: женившись на сестре бездетного короля, последнего из Ягеллонов, со смертью его царь получал некоторые права на Литву. Дело это, однако, не сладилось; переговоры прервались, и загорелась война, так как царь и не думал выпускать из рук Ливонию.
Война началась, как всегда, опустошительными набегами. Но в начале 1563 г. сам царь с огромной ратью и нарядами (пушками) двинулся в Литву к Полоцку и осадил его, а через две недели, 15 февраля, город, стены которого были сильно разбиты и сожжены, сдался. Имущество воевод, панов и купцов отобрано в царскую казну; множество жидов, которых не терпел царь, потоплено в Двине; но наемные воины короля, более 500 человек, были щедро одарены шубами, и дана была им воля ехать к королю, или поступить на службу к царю, или вернуться к себе на родину. Очевидно, Иоанн очень заботился о том, чтобы в чужих краях шла добрая молва о нем и чтобы иноземцы охотно шли в царскую службу. После взятия Полоцка царь вернулся в Москву так же торжественно, как из-под Казани.
Польский король завел переговоры о мире, но царь на уступку Полоцка и Ливонии не согласился, и потому переговоры не привели ни к чему. Война продолжалась. На этот раз московское войско потерпело неудачу. Недалеко от Орши, на реке Уле, оно было разбито литовским гетманом, но особенных выгод для себя из этой победы враги не извлекли. Измена Курбского тоже не принесла им большой пользы. Полоцка обратно взять они не могли. Война продолжалась, но шла довольно вяло, с переменным счастьем.
Начались опять переговоры. Король просил перемирия и уступал царю все города и земли, занятые московскими войсками. Иван Васильевич призадумался: с одной стороны, уступка Полоцка и значительной части Ливонии (Юрьевской области) после поражения под Оршей казалась ему выгодной; с другой стороны, приходилось отказаться от морских берегов (не занятых еще русскими войсками), а ведь ради морских гаваней и война загорелась. Досадно и больно было царю и подумать, что Рига и другие богатые города и хорошие гавани достанутся Польше даром.
Он колебался – соглашаться на перемирие или нет. Тогда пришло ему на ум собрать большой собор для совещания об этом вопросе. Раньше государи наши советовались о важнейших делах с вельможами в Боярской думе, куда приглашалось иногда и знатнейшее духовенство. Но мы знаем уже, как царь относился к боярам, и потому понятно, что он предпочел собор из разных сословий. По его приказу летом 1566 г. собралось более трехсот лиц; тут были духовные лица, бояре, дворяне, помещики из западных областей, смежных с Литвою, дьяки, знатнейшие московские купцы и смоляне. К этому собору царь обратился с вопросом – мириться ли ему с королем на предложенных условиях или нет. Собор, где подавались голоса по сословиям, пришел к заключению, что надо добывать всю Ливонию. Это решение подкрепило царя, и он снова стал готовиться к упорной войне. Переговоры еще длились, но дело уладиться не могло. Царь требовал между прочим выдачи изменника Курбского. Но война уже тяготила и короля, и царя. Самолюбие Ивана Васильевича было польщено: литовские послы стали называть его царем (прежде не хотели признать этого титула). Более миролюбиво заговорили и московские посланцы. Надо сказать, что им давались от царя очень обстоятельные наказы: о чем говорить, как отвечать на разные вопросы, как держать себя. Выдачи Курбского на этот раз уже не требовалось; но в наказе посланцу находим следующее любопытное место: «Станет говорить князь
Только в 1570 г. удалось наконец заключить перемирие на три года. Царь все больше и больше убеждался, что очень трудно ему добиться желанной цели – вполне завладеть заветными берегами Балтийского моря. По совету приближенных иностранцев, он предложил датскому принцу Магнусу, владетелю острова Эзеля, Ливонию с титулом короля, с тем чтобы он был в зависимости от Москвы и чтобы московской торговле и сношениям с Западом никакой помехи в ливонских гаванях не делалось. Магнус согласился, прибыл в Москву в 1570 г. и был объявлен женихом царской племянницы, дочери казненного Владимира Андреевича.
Занятый войной на Западе, царь старался всеми силами ладить с Крымом. Польский король давно уже подбивал хана Девлет-Гирея к нападению на русскую окраину, а царь в свою очередь старался всячески его задобрить, писал ему дружелюбные письма, величал «своим братом», посылал ему «поминки», т. е. подарки, между прочим дорогие одежды со своего плеча, драгоценные сосуды, причем писал: «В котором платье мы тебе, брату своему, дали клятву (в дружбе), и мы то платье с плеч своих тебе, брату своему, послали, и ты о, брат наш, то платье и носил на здоровье; а из которой чары мы пили, и мы ту чару с черпалкою послали к тебе же, и ты б из нее пил на здоровье». Но ничто не помогло. Принимая щедрые подарки от царя, хан, ссылаясь на них, только выторговывал себе еще больше подачек от короля. Притом турецкий султан вознамерился во что бы то ни стало отнять у Москвы Астрахань и Казань и приказал своему подручнику, крымскому хану, выступить в поход на Астрахань (1569). Турецкий отряд (в 17 ООО человек) и крымская орда (50000 человек) двинулись к Волге; но поход этот совсем не удался. Турецкое войско не хотело оставаться на зимовку под Астраханью и терпеть во всем недостатки, волновалось, а когда дошла до турок весть, что в Астрахань пришла сильная русская рать, то и вовсе вышло из повиновения и без всякого бою обратилось в бегство.
В то время когда в Москве свежи еще были в памяти народа лютые казни после Новгородского погрома, когда голод и моровое поветрие уже свирепствовали во всей силе, внезапно новая беда обрушилась на Русскую землю.
Девлет-Гирей и после неудачного турецко-татарского похода по-прежнему продолжал требовать у царя уступки Астрахани и Казани. Очевидно, это было только предлогом к нападению. Все лето 1570 г. прошло в тревожных ожиданиях набега крымцев; русские разведчики видели в степях огромные облака пыли, следы многочисленной конницы, но появлялись татары всюду лишь мелкими шайками. Царь и его воеводы уже было успокоились, думая, что татары не затевают большого дела.
Наступила весна 1571 г. В южных русских пределах вдруг показались татары.
Астраханский кремль. Современный вид
Хан собрал все подчиненные ему мелкие орды, более ста тысяч человек, и нежданно вторгся в южную окраину. Никакие казачьи станицы и крепости сдержать напора такой орды не могли. Нашлись русские изменники, которые сказали Девлет-Гирею, что голод, моровая язва и лютые казни так опустошили Русскую землю, что царь не в состоянии вывести в поле большой рати. Изменники ручались головой, что они проведут татар к самой Москве так, что на всем пути не будет встречи с русским войском.
Наскоро собранная русская рать выступила на Оку навстречу татарам. Царь с опричниками прибыл в Серпухов. Но хан по указанию изменников тайно от русских воевод переправился через Оку и шел уже на Москву. Царь со своими опричниками, отрезанный от главного войска, должен был искать спасения и поспешно отступил сначала в Александровскую слободу, а оттуда в Ростов. Русская рать спешила на выручку столице, успела днем раньше татар стать под Москвой и расположилась в предместьях города, вместо того чтобы встретить неприятеля в открытом поле. Это было пагубной ошибкой.