Родник пробивает камни
Шрифт:
— Петр Третий! — внятно и твердо повторил мальчуган и перевел взгляд на прадеда. Удостоверившись, что он ведет себя правильно (Петр Егорович одобрительно кивнул головой), теперь он уже смотрел на Кораблинова так, будто ожидал его обязательных дальнейших вопросов, к которым он готов.
— А кто же тогда Петр Второй? — спросил Кораблинов.
Малыш шустрыми серыми глазами стрельнул в Петра Егоровича.
— Главный дедушка.
— А Петр Первый? — продолжал свой назойливый допрос Кораблинов, видя, что старшему Каретникову диалог правнука со старым режиссером был по душе. Он сидел довольный, светился лицом и старался спрятать в усах гордую ухмылку.
— Дедушкин дедушка! —
— Так сколько же у тебя дедушек?
— Два.
— Кто они?
— Один — главный дедушка, — маленький Каретников посмотрел на Петра Егоровича, — а другой — просто дедушка Митя, мамин папа.
— А как твоя фамилия? — не переставал наседать Кораблинов на своего юного знакомого.
— Каретников-шестой! — все так же бойко и напористо произнес правнук Петра Егоровича.
— Что-что?! Ох ты какой! — лицом своим Кораблинов старался выразить удивление и неверие, чтобы вызвать мальчонку на дальнейшие откровения. — А почему, собственно, шестой, а не пятый, не седьмой?
— Каретникова-пятая — моя мама!
— А седьмой?
— Каретников-седьмой будет мой сын!
Кораблинов был поражен и не знал: продолжать дальше разговор с мальчиком или, погладив его по головке и назвав умником, приступить к делу, во имя которого он встретился с Петром Егоровичем? Но тут же его разобрало любопытство, и он спросил у старика, на чью фамилию записали мальчика в свидетельстве о рождении — на фамилию отца или на девичью фамилию матери.
Петр Егорович погладил по выгоревшей на солнце головенке правнука и показал ему бабочку-лимонницу, севшую на спинку соседней скамьи. На вопрос Кораблинова он ответил, когда малыш стремглав метнулся к бабочке:
— Мы люди русские. Светлана свою девичью фамилию сменила сразу же после свадьбы на мужнюю. У нас полагается только так. Это сейчас пошла дурная мода — некоторые дочери знаменитых папаш и больших начальников выходят замуж, а фамилию мужа не принимают. Нехорошо.
— Так почему же тогда Петруха зовет себя Каретниковым-шестым?
Петр Егорович махнул рукой.
— Баловство. В прошлые октябрьские праздники, когда были гости, Володька отчудил — встал и поднял тост за Каретникова-шестого. Всем это в застолье понравилось, ну, а Петуху всех больше. Вот с тех пор и пошло. Так и прилипла к нему кличка «Каретников-шестой». А мне, старику, и вовсе любо. Моим именем нарекли. Вот мы и ходим-бродим парой, как два сапога: Петр Второй и Петр Третий, Каретников-третий и Каретников-шестой. Дорогу нам — идут Каретниковы!..
Спугнув лимонницу, тут же скрывшуюся за кустами, Каретников-шестой уселся на скамью и, насупившись, принялся болтать ногами, не достающими до земли.
— А где сейчас твоя мама? — спросил Кораблинов у Петра Третьего, чувствуя, что хотя мальчуган и не смотрит в сторону прадеда и его знакомого, но сам внимательно и сторожко прислушивается к их разговору.
— С папой улетела на съемки. Там будет война, — ответил мальчуган и, набрав в себя побольше воздуха, выпалил: — Папу ранят на Днепре в ноги, а мама будет выносить его с поля боя.
— А что такое поле боя?
— Там, где сражаются…
— Ступай-ка, Петушок, поиграй вон там, рядом с дедушкой Лениным, а мы с дядей поговорим. — Петр Егорович показал в сторону памятника.
Каретников-шестой взял тяжелую прадедову палку, прислоненную к скамье, сел на нее верхом и, подхлестывая себя по ногам прутиком, лихим всадником с гиком помчался к гранитным плитам, выложенным ступенями у постамента.
Деловой разговор Кораблинова с Петром Егоровичем продлился недолго. За какие-то полчаса старый ветеран обстоятельно
— Другого о них ничего не могу сказать. Чаев с ними не пивал, за одним столом не компанствовал. А когда дошло время бить их и выворачивать карманы с награбленным, они, не будь дураками, взяли и улизнули. Да нам по совести признаться, в эти жаркие дни было не до них. Мы наводили свои ружья и пушки куда повыше — на царскую корону. А этих… этих потом уже добивали, и оптом, и в розницу. Если еще что про них вспомню, телефон ваш у меня есть, позвоню.
Кораблинов закрыл блокнот и поблагодарил старика. Ему даже показалось, что он или устал, или Кораблинов ему изрядно надоел своими дотошными расспросами. Прощаясь, Сергей Стратонович просил передать привет всем Каретниковым и Путинцевым.
— Благодарствую, кланяйтесь своим. — Петр Егорович тяжело, враскачку и как-то толчками, встал, одной рукой опираясь о скамью, другой потирая поясницу.
Чертя кончиком палки по желтому песку, которым были посыпаны дорожки аллей, к прадеду подскакал Каретников-шестой. Сорванец, а жалостливый: сразу понял, что деду пора уходить, а без палки ему уже стало труднее — как-никак опора.
— Ну что ж, Петушок! — Кораблинов протянул руку мальчугану. — До свиданья. Желаю тебе успехов. Расти большим и слушайся дедушек и бабушку. Передай привет маме и папе.
Они распрощались. Кораблинов направился к троллейбусной остановке. Но, словно ощущая на спине своей чей-то взгляд, он оглянулся. Однако чувство оказалось ложным. Никто в спину ему не смотрел. И тут же он поймал себя на мысли: «Обернулся только потому, что мне еще раз захотелось посмотреть, хотя бы вслед, прадеду и правнуку». И он их увидел. Они шли по направлению к проходной завода. Каретников третий держал за руку Каретникова-шестого. И вел восьмидесятипятилетний старик своего в четвертом колене потомка не в зоопарк, чтобы показать ему, как смешно кривляются мартышки и как попрошайничают забавные косолапые медвежата. Туда они уже ходили весной. Сегодня старший Каретников решил показать своему любознательному и смышленому правнуку, как огнедышащую расплавленную сталь заливают в специальные формы и как потом эту сформованную и остуженную сталь, которая уже стала заготовкой корпусов, отправляют в другие цехи. «А то помру, и никто Петру третьему не покажет, как из огня и металла рождается машина. А покажу — будет помнить прадеда. Детская память цепкая, она как репей… К чему пристанет — не оторвешь…»
Думал ли так Петр Егорович или нет, Кораблинов в этом не был уверен. Но ему очень хотелось, чтобы он угадал, что старик Каретников думал именно об этом, когда поднялся со скамьи и, распрощавшись с Кораблиновым, направился к проходной.
Кораблинов смотрел в спины старому и малому до тех пор, пока они не скрылись за входными дверями завода. В душе его прибойно гудело желание сказать что-то очень важное, что распирало его грудь и светлым заревом освещало мозг.
О, как ему хотелось крикнуть им вслед, чтоб они услышали: «Мир вам и счастье, Каретниковы! На вас стояла и стоит земля русская!.. Пусть песнь, которую начали петь деды, подхватят внуки!..»