Родник пробивает камни

Лазутин Иван Георгиевич

Поддерживая под локоть Капитолину Алексеевну, Брылев вышел из ложи и служебным коридором направился на сцену.

Еще три раза поднимался и опускался занавес, когда на сцену на поклон выходил режиссер спектакля Корней Брылев.

И снова неслось из зала:

— Браво!.. Браво!..

Секретарь комитета комсомола завода легко вспорхнула на сцену, подбежала к Брылеву, вручила ему букет белых и красных роз и, крепко обняв его дважды, поцеловала в щеки.

Как только снова упал занавес, Корней Карпович дал исполнителям знак покинуть сцену. И они разбежались

по своим гримуборным. Последним сцену покинул Брылев. Уходя, он сказал рабочему, отвечающему за занавес:

— Если будут просить Каретникову, дайте еще один занавес. Только для нее одной.

Светлану Брылев нашел в ее гримерной. Из широкого окна, зашторенного голубыми креповыми портьерами, была видна зубчатая Кремлевская стена, башни, соборы… И этот величественный вид из окна сразу бросил свой особый свет на все, что находилось в гримерной: на зеркала, на подзеркальники, на коробки с гримом, на парики, флаконы, на предметы туалета и костюмы…

Из служебного динамика, стоявшего на подзеркальнике большого трюмо, несся приглушенный прибой аплодисментов, сквозь которые были слышны выкрики: «Браво!.. Браво!.. Каретникову!.. Каретникову!..»

Брылев подошел к Светлане, поклонился и, слегка обняв ее, поцеловал в щеку.

Капитолина Алексеевна, от счастья совершенно поглупевшая и разомлевшая, сидела в кресле против Светланы и не сводила с нее глаз.

А из динамика по-прежнему раскатисто и гулко неслось: «Каретникову!..»

Кто-то невидимый приоткрыл дверь гримерной и прокричал:

— Каретникова, на поклон!..

— Это наши заводские буйствуют, — сказала Светлана и выбежала из гримерной.

Брылев стоял бледный, прислонившись спиной к стене. Голова его была высоко запрокинута. Можно было подумать, что он размышлял о чем-то постороннем, своем, не имеющем отношения к спектаклю.

Капитолина Алексеевна приглушила динамик и подошла к Брылеву.

— Родимый мой, Корнеюшка!.. Хочешь, я на колени встану перед тобой?! Ведь это ты… ты все сделал! Не только ей, но и тебе аплодирует зал!

Брылев сдержанно поклонился и поцеловал руку Капитолины Алексеевны.

— Спасибо, Капелька.

В гримерную с корзиной цветов вошел Владимир. Он выглядел торжественно-взволнованным. Почти с порога поклонился Капитолине Алексеевне. Поставив цветы на подзеркальник, он молча пожал руку Брылеву, поклонился ему и отошел.

Вбежавшая с букетом гвоздик Светлана бросилась Владимиру на грудь. Некоторое время они стояли неподвижно. Лицо Владимира было строго. Откуда-то вывернулся фотокорреспондент в мятом берете, увешанный камерами разных размеров и марок. Сделав несколько снимков с разных точек, он помахал рукой в знак благодарности и, открыв дверь ногой, поспешно исчез.

Широко распахнув дверь, в гримерную вкатила тележку буфетчица в белом халате. На тележке стояло эмалированное ведро со льдом, из которого торчали четыре серебряных горлышка шампанского. Рядом с ведром стояло около дюжины фужеров, конфеты, ваза с фруктами.

Буфетчица по-хозяйски расставила на круглом столике шампанское, фрукты, конфеты и фужеры. Улыбчиво

кивнула в сторону Владимира и выкатила из комнаты тележку.

Светлана выключила динамик. В комнате наступила непривычная тишина. И в ту самую минуту, когда никто из находящихся в гримерной еще не привык к новой обстановке — тишина как-то по-особенному продолжала звенеть, — вошел Кораблинов. Он был в черном с серебряной искринкой, вечернем костюме. Как и в былые годы, прямой и осанистый. Та же снисходительно-загадочная улыбка бродила по его губам. В руках он держал белые розы.

Кораблинов неторопливо подошел к Капитолине Алексеевне, поцеловал ей руку, кивком поздоровался с Брылевым, решительно и вместе с тем мягко подошел к Светлане. Улыбка добра и искренней радости освещала его лицо.

Светлана была глубоко растрогана. Она приняла от Кораблинова розы и поблагодарила его.

Делая вид, что он не замечает Владимира, стоявшего у круглого столика и протирающего бумажными салфетками фужеры, Кораблинов долго и восхищенно смотрел на Светлану. Потом, все так же мягко улыбаясь, заговорил:

…И вновь оно приемлет К себе старинного раба.

Владимир подошел к Светлане и, делая вид, что он не узнал Кораблинова, сказал ей:

— Я на несколько минут отлучусь. Мне нужно срочно поговорить с Волчанским.

— Володя, приведи, пожалуйста, дедушку и маму с папой. Сами они сюда прийти не осмелятся. Или не найдут дорогу.

— Хорошо.

Владимир ушел. Светлана стояла посреди комнаты прижав к груди белые розы. Растерялась и Капитолина Алексеевна. Один лишь Корней Брылев сохранил спокойствие. Не умаляя чувства собственного достоинства учителя и режиссера, которому сегодняшний день подарил заслуженный успех, он продолжал стоять невозмутимо. Он ждал, когда Кораблинов подойдет к нему первым, обнимет и от души поздравит. И он дождался. Он знал, что Кораблинов должен это сделать.

Объятие Кораблинова для Брылева стоило многого.

И этот крепкий, дружеский поцелуй… С трудом Корней Брылев сдержал слезы. Ведь когда-то они не просто вместе учились. Дружили, как братья.

— Спасибо, Сергей, — дрогнувшим голосом произнес Брылев, продолжая жать руку Кораблинова. — Не уходи, я пойду поздравлю остальных исполнителей. Очень прошу — дождись меня.

Кораблинов приложил ладонь к груди:

— Слушаю и повинуюсь.

Брылев что-то шепнул на ходу Капитолине Алексеевне и вышел.

Кораблинов снова вернулся к Светлане:

— Блестяще!..

— Спасибо, Сергей Стратонович. Ваша похвала мне особенно дорога.

— Свой восторг и свои оценки я уже высказал в газетном интервью. Вы его читали?

— Да… Я читала… Спасибо…

— А сейчас я пришел не только поздравить вас, но и сделать вам предложение.

— Какое?

Лицо Кораблинова стало по-деловому строгим.

— С одним молодым драматургом мы начали работать над киносценарием. Осенью думаем закончить его и зимой приступить к съемкам.