Родные дети
Шрифт:
В конверте оказалось еще одно письмо:
«Любимые девочки, мы хотим, чтобы вы нам написали отдельное письмо. Целуем вас еще крепче.
Девочки 1-го класса.
Староста 1-й группы Ира Баранова».
Узкий конверт, надписанный вычурно с завитушками:
«УССР, город Киев. Детдом. Товарищу воспитательнице.
Старшина Кондратенко Евгений Иванович.
Привет
Многоуважаемая девушка, воспитательница сирот! Прежде чем начать это маленькое письмо, разрешите передать вам сердечный привет и самые искренние пожелания успехов в личной жизни и воспитательной работе. Вы — воспитательница детей-сирот, потерявших своих родителей в годы Великой Отечественной войны. Мы благодарим вас за то, что вы заботитесь об этих детях, которые перенесли столько страданий в фашистских лагерях.
Глубокоуважаемая девушка-воспитательница! Конечно, вас удивит, почему мы вам пишем. Мы читали в газете о ваших детях и о вас. Мы прочитали о Лёне Лебединском, у которого палачи-фашисты взяли больше 4000 кубических сантиметров крови, и о его сестричке — четырехлетней Орисе, у которой начала сохнуть левая ручка, так много взяли у нее крови. Мы, все комсомольцы, были на фронте и мстили фашистским гадам за все муки, которые вынес советский народ и дети. Сейчас мы далеко за границами родной земли. Двое из нас с Украины, а Виктор Таращанский из самого Киева. Нам хотелось бы переписываться с родной девушкой из нашего любимого Киева, который мы освобождали, с девушкой, которая делает такое благородное дело.
Не сердитесь на нас за то, что мы решились написать вам, и поверьте в наше искреннее уважение к вам и большую любовь к детям, из-за которых мы никогда не забудем врагов. Желаем вам счастья, здоровья и успехов в работе.
Ждем от вас ответа.
Кондратенко Евгений Иванович, Радин
Петр Ильич, Булгаков Михаил Петрович,
Грибов Сергей Иванович, Таращанский
Виктор Васильевич».
Марина Петровна улыбнулась и отложила это письмо отдельно.
Было еще несколько писем от школьников с Дальнего Востока, с Донбасса, из какой-то деревни Тариберки Мурманской области, где полгода ночь, полгода день.
А вот маленький треугольничек, надписанный неуверенной, дрожащей рукой.
«Уважаемый товарищ директор!
Прошу сообщить мне о моей дочке Валечке Ивановне Листопадовой, восьми лет. Вдруг она у вас. Волосики черные, глазки черненькие, на левой руке № 66101. Не откажите мне, ответьте. Мы были с ней в одном лагере в Люблине, а потом нас разлучили».
И еще такие же просьбы:
«Товарищ директор, дорогой! Помогите моему горю, помогите собрать моих крошек-сироток всех вместе. Отец их погиб, и я из-за проклятых фашистов здоровье потеряла. Моя старшая доченька, Танечка, нашлась, а где мой сыночек Владик и младшенькая, Лидочка, я не знаю.
Просительница Гончарина Феня Петровна.
БССР. Витебская область».
Гончарин... Владик
Что делать? Что делать?
Как выйти к детям?
Она плачет, Марина Петровна, такая сдержанная, сильная, сама познавшая столько горя в эту войну. А сейчас не может сдержать слез.
Это слезы радости за мать, которая хочет собрать вместе своих «крошек-деток» и сейчас нашла своего маленького Владика. Но это и слезы горя за всех осиротевших детей, за мать, которая всюду ищет Валечку Ивановну Листопадову, восьми лет, с номером на руке 66101.
Вытрите скорее слезы, Марина Петровна! Девочка-почтальон, словно первая ласточка, принесла эти радостные вести. И потом, вы же видите? Разве они сироты, наши дети? С Дальнего Востока, с горячего Таджикистана, с тихого Дуная пришли к ним слова любви и заботы.
Идите скорее и скажите им обо всем!
* * *
Но Марина Петровна не может сразу подняться. Она еще долго сидит задумавшись, подперев голову руками.
Успокоились ли ее дети настолько, чтобы без волнений ответить на эти письма, радостно ли станет им от теплых, наивных, родных слов, или только расстроятся они, вспомнив прошлое?
Ведь сама Марина Петровна и себе, и своим товарищам все время говорила:
— Не надо напоминать! Ни о чем не расспрашивайте! Пусть поскорее обо всем забудут.
Но не ответить на такие письма невозможно, и, быть может, дети отнесутся к этому совсем иначе?
Невозможно не связать их со всеми, кто так искренне обратился к ним. Да это уже и не та куча детей, которую она летом встретила на вокзале...
НАВСЕГДА ПРАВДА
Летом Марину Петровну вызвали в отдел репатриации при Совете Министров. Она недавно вернулась из эвакуации, и только начала налаживаться жизнь в небольшом детском доме для детей фронтовиков и партизан, погибших в годы Отечественной войны... У нее самой тоже погибли муж и сын на фронте... И вдруг отдел репатриации. Она была удивлена: никого из родных у нее не осталось.
Там ее уже ждал инспектор детдомов.
— Принимайте завтра детей. Прибудут дети, освобожденные из фашистских лагерей... Знаем, знаем, что вы сейчас скажете — дом маленький, негде разместить... Все знаем...
— Нет, я ничего не скажу, — спокойно ответила Марина Петровна. — Я только спрошу: сколько прибудет детей и где их разместить?
Завотделом репатриации и инспектор рассмеялись. Собственно говоря, Марина Петровна сказала то же самое, но таким тоном, что было ясно — она понимает, что это необходимо, ее не надо уговаривать.
Она не отказывается, а просто уточняет, как все организовать. А это уже совсем другое дело! С такими людьми можно работать.
— Все предусмотрено. Ну, не совсем все, но главное, — сказал инспектор. — В вашем доме, понятно, мест нет. Временно мы разместим детей в пионерском лагере в Пуще-Водице, оттуда уже выехала лагерная смена. Половину своего персонала вы перебросите туда.
— Половину из трех, — подчеркнула Марина Петровна. — Хорошо.
— Да, половину. Двоих туда, а одного оставишь здесь.