Родные гнездовья
Шрифт:
Этот разговор, состоявшийся перед выездом Журавского из Петербурга, постоянно щемил сердце, мучил неясностью, вселял сомнения. Не мог забыть его Андрей и теперь, почти добравшись до предполагаемого места начала хребта Адак-Тальбей.
— Почему тебе так важно мнение академика Чернышева о растительности Печорского края, если он представил тебя к награде за геологические исследования? — спросил Андрея Шпарберг.
— После смерти Шренка и Гофмана академик Чернышев считается авторитетнейшим знатоком этого края — он исследовал Тиман, был на Новой Земле.
— Хорошо. Но он же тебя поддерживает.
—
— Дай бог и это. Плюнь-ка, Андрей, на сомнения, и поспешим к началу загадочного хребта — утрем нос Гофману.
— Спешить, Михаил, не будем, вначале попросим Алексея Егоровича Мохнатых и Василия Ильича собрать в школу уральских охотников и основательно расспросим их. Ты, как инженер путей сообщения, будешь рисовать карту на доске, а я буду переводить с зырянского все замечания промысловиков.
— Рисовать так рисовать, — согласился Шпарберг.
— Сделаем так: пойдем в школу, и, пока собираем охотников, ты нарисуешь карту Гофмана — Ковальского, только без нашего хребта. Там, где проходит Адак-Тальбей, рисуй, как и у них, сплошное болото, лес. К Уралу пририсуй схему речной сети бассейна Усы так, как нарисовал нам ее Никифор.
Охотники и оленеводы, увидев нарисованное, почти в один голос заявили, что между речками Косью и Большой Сыней лежат горы; что горы эти отходят от Уральского Камня там, где стоит саблевидная вершина Лун-Сабля-Из. Илья-Вась уточнил, что на сотню верст севернее этой вершины есть еще одна, северная Сабля — Вой-Сабля-Из.
— Как назвать эти горы на карте? — радовался успешному началу Шпарберг.
— Так и пиши: против южной — Лун-Сабля-Из, против северной — Вой-Сабля-Из, — диктовал Журавский.
— Что означает «из»?
— Буквально — камень, тут — гора.
— Как вы называете ту гряду, которая лежит между Косью и Сыней? — спросил Журавский охотников.
— Сыня-Тальбей, Вангыр-Тальбей, Неча-Тальбей, Шарью-Тальбей, Дзель-Тальбей, — посыпались названия.
С большим трудом сообща разобрались, что общее название хребта «Тальбей», но в каждом месте, где берет начало какая-нибудь река, вершина гряды носит ее название. Когда на доске стало ясно вырисовываться направление хребта, Андрей попросил Шпарберга нанести контуры северной его части, открытой ими в прошлом году.
— Адак-Тальбей, — безошибочно назвали охотники и оленеводы подрисованную часть.
— Однако, пустый камень, кодить туда — пустый труд, — громко по-русски заявил Илья-Вась.
— Почему, Илья? — удивился Журавский.
— Антип кодил, отец водил. Гоп кодил, отец водил — золота абу, нет.
— Что он говорит? — перестав рисовать, спросил Шпарберг Андрея.
— Говорит, что горы есть, но золота там Гофман с Антиповым не нашли, а потому идти туда незачем. Любопытная деталь, Миша: его отец был проводником и в экспедиции Гофмана, и в отряде Антипова. Хотя чему мы удивляемся: в верховьях Аранца и Вангыра их родовые охотничьи угодья. Придется вам с Алексеем Егоровичем поскучать, а я по-зырянски расскажу им, что мы ищем.
— Завидую я тебе, Андрей.
— Не завидовать, а учить языки аборигенов надо — сколько раз я говорил вам об этом. Вот сегодня наглядный урок.
— Уж куда нагляднее: карту хребта
— Вы, конечно, видели, как вздувается и трескается лед в ручье, когда он промерзает до дна? — снова обратился Андрей к охотникам.
— Как не видать? Видели, — поддакнул Илья-Вась, взявший на себя роль старшего среди селян. — Бывает, что до дна лопает.
— Примерно то же происходит, когда растут горы: земля коробится, вспучивается и подошва... платформа... камни, — искал точное определение в зырянском языке Журавский. — Вот смотрите, — достал он из кармана коробку спичек, — может, там спички, а может, нет, не видно?
— Тряхни — услышишь, — подсказали охотники.
— Землю не тряхнешь, — рассмеялся Журавский. — И раскрыть, как этот коробок, не раскроешь. Тогда вот что с ней делает природа, — он взял коробку в обе руки и большими пальцами резко надавил на тыльную сторону. Верхняя часть коробка вспучилась, лопнула, и спички, ломаясь, вылезли наружу. — Вот что происходит, когда растут горы... По ним можно определить, что лежит внутри земли...
В тот вечер засиделись они далеко за полночь и выяснили многое.
Наутро упряжные олени потянули экспедиционное снаряжение к подножью горы Сабли. Журавский, Шпарберг и Илья-Вась с двумя сыновьями шли по крепкому насту на лыжах. Весело в предчувствии весенней охоты повизгивали лайки, впереди белым медвежьим хребтом дыбился Приполярный Урал.
Обросшие, с темной задубевшей кожей, лазили Журавский со Шпарбергом по кручам в местах истоков Аранца и Вангыра. По звонким утренним приморозкам сводил их Илья-Вась в сыньские каньоны, где река Большая Сыня разрезает хребет Адак-Тальбей. Разноцветные скалы, гроты, ущелья, нагромождения камней самых причудливых форм, великаны кедры, сосновые и лиственничные боры удивили, потрясли своей величественной красотой впечатлительного Журавского.
— Альпы! Швейцарские Альпы! — восторгался он.
— Дивные места, Андрей, — соглашался с ним Шпарберг. — Лучших мест нет и в Швейцарии. Прав ты: самый великий художник на свете — Природа.
— Я все думаю: почему Гофман и датский ботаник Брандт отнесли эту область к арктической зоне? Почему они так безапелляционно написали: «...мы сделали новейший вывод, способный опровергнуть любое заключение о богатстве растительности Северного Урала»? Разве эти великаны — кедры, сосны, лиственницы — не богатая растительность, а карликовые арктические формы? Или это их дань авторитету Шренка? Некая форма «научной» солидарности?
— При чем тут Шренк? Он здесь не был, как я знаю.
— Тут, где мы стоим, он не был, но весь Печорский край отнес к арктической зоне, и все теперь вторят ему. Кстати, Гофман в последнюю свою поездку по Северу прошел по следам Шренка.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я пройду по их следам и сниму этот жестокий приговор с Печорского края. И еще вот что, Миша... Мы здесь дождемся начала лета. Я должен посмотреть травы, цветы и насекомых...
— Тю-тю-тю, — присвистнул Шпарберг, — обещались к пасхе, дай бог быть к троице.