Родные гнездовья
Шрифт:
Они замолчали, боясь продолжить разговор. Андрей давно замечал, что забота Ольги о его детях и о нем самом разнится от заботы ее подруги Наташи, от заботы Устины Корниловны. Наташа и Устина Корниловна были очень внимательны, но печально-сладки в своих заботах, как это часто случается в отношении к детям-сиротам. Ольга же была по-матерински добра и строга. Она как-то незаметно для себя и для окружающих стала хозяйкой на станции — хозяйкой разумной, проницательной. С ней советовались, что готовить к общему обеду или ужину, сколько закупить или засолить продуктов
— Андрей Владимирович, — тихо позвала задумавшегося Журавского Ольга, — слышите?.. Живой...
— Кто живой, Оля? — подошел к ней ближе Андрей.
— Хлебный ручей... Слышите?
Андрей прислушался. Действительно, под толщей снега слышалось глубинное воркование ласкавших камушки струй...
— Вот так и мне хочется из самой глубины души проворковать вам...
— Что, Оля?
— Я люблю вас... И хочу, чтоб в Петербург ехали вы с этой мыслью.
— Який бис гоняет вас в таку стынь? — притворно-строго встретил их новый сторож — нескладный, длинный хохол Устин Кучуба, высланный в студеный край в 1905 году, да так и оставшийся помогать Артемию Соловьеву. — Скидайте шубки, башлыки, — суетился он. — Будемо чаи гонять та сладко баять, як тут гутарят.
— Устин Леонтьевич, все подрядчики вывезли лес из-за Печоры? — спросил Журавский.
— Усе, Андрей Владимирыч. Тилько Андрюха-Горлышко двадцать бревен не довез — запил, заедай его комар.
— Проследите, чтобы обязательно довез. Напомните сельскому старосте, что, если не довезет, деньги будут удержаны из общего подряда. Прошлогодняя весенняя гонка нам больше не нужна.
— То нужда гнала да чуть в острог не упекла... Ольга Васильевна, — вдруг спохватившись, повернулся Кучуба к девушке, — скильки вам рокив?
— Что? — не поняла Ольга.
— Двадцать два, — ответил за нее Журавский.
— Яка молода, а я вот стар стал... Не посчитайте за труд слетать с цибаркой на Печору за водой.
— Я схожу, — поднялся Журавский.
— Нет, Андрей Владимирович, схожу я, — быстро стала одеваться Ольга Васильевна, приметив, что вода в кадушке есть...
Как только пимы Ольги проскрипели под окном флигеля, Устин Кучуба подсел ближе к Журавскому и передал ему наказ, пришедший по цепочке связи.
— Вчера везли из Архангельска в Усть-Цильму московского юриста Жемчугова. Мне было поручено выйти на связь с ним, и я уходил на земскую станцию... Он сказал, мол, передайте добровольно ссыльному, — вы чули, як наши кличут вас, — что уси документы на Керцелли и Кириллова у него. Шо, як тико снимут конвой, вин прибуде до вас, Андрей Владимирович. К делу вин ще приобщив свово брата — архангельского адвоката.
— Все?
—
— Что еще, Устин Леонтьевич?
— Та посылочку наши просили свезти в Питер и привезть до нас... Вас там разыщут, шукать не треба... Сховаю посылочку в рюкзак, Андрей Владимирыч?
— Давайте, сам положу, — развязал рюкзак Андрей, принимая посылку из тайника.
— Жемчугов же сказав: «Пусть передаст нашим уси подробности по печорским углям...» Тилько я не учуял концовку, стражник помешал.
— Спасибо, мне все понятно...
...Зимний день на Печоре с воробьиный шаг, а потому Журавский не стал задерживаться у Кучубы. Наскоро перекусив, спешили они по проложенной лыжне в Чукчино.
«Оля, Оля, — думал Андрей, глядя в спину легкой, радостной девушки, — все ли ты обдумала? Вера, бросив детей, сбежала от меня, и во всем ли она виновата? Тебе же будет во сто крат труднее...»
— Андрей Владимирович, — прервала невеселые мысли Ольга, — вода у сторожа была, и рюкзак ваш стал тяжелее?.. — Она остановилась и вопросительно смотрела на Журавского.
Остановился и Андрей. Они были уже на виду деревни, и, видимо, разговор этот затевался неспроста. Да и не задала бы такой многозначительный вопрос девушка, не объяснись она в любви и не получи молчаливое ответное признание.
— Кто так странно назвал нашу деревню? — Ольга, поняв молчание Андрея как нежелание раскрывать тайну их отношений с Кучубой, поспешила сменить тему разговора.
— Охотники. Смотри, Оля: на пятки деревне наступает тайбола, простирающаяся до Урала, перед глазами же — Запечорье, раскинувшееся до Тимана. Здесь были глухариные тока. Глухарь по-зырянски — чукчи. Печорцы-устьцилемцы превратили это название вначале в «чухчу», а потом в «чухарь».
— Все-то вы знаете.
— Далеко не все, Оля. Язык — это сокровище, которое надо оберегать пуще золота. А что в рюкзаке, милая девушка, — я и сам не ведаю. Знаю одно: надо доставить в Питер.
— Зачем вам, ученому, политическая борьба? Неужто вам не хватает научной?
— А возможно ли их разделить? Рябушинский вкладывает деньги в поиск горных богатств, но далеко не с научными целями, хотя и делает это через научное общество. За годы правления Сосновского англичане выловили в Белом море более трех миллионов пудов ценной рыбы, а Архангельск закупил у норвежцев полмиллиона пудов трески. Тут и наука, и браконьерство, и грабеж русского народа!
— Все это верно, Андрей Владимирович, — вздохнула Ольга.
— А что неверно?
— Борьба слишком опасна, а у вас дети-полусироты. Я бы их никому не отдала — мне они роднее родных.
— Все ли ты, Оля, обдумала? — легонько приобнял девушку Андрей.
— Когда все обдумывают, тогда не любят, — припала к нему Ольга. — Я же безумно люблю.
— Кого, Оля?
— Журавского, мой милый.
— Оля, — легонько, необидно отстранил ее Андрей, — давай подумаем вместе: того ли ты любишь?
— Как это понять?
— Я не дворянин и не Журавский.